Эрик ван Ластбадер - Завет

— Спасибо тебе.

Он оплатил покупки в книжном магазинчике, и они направились к выходу. Объявили посадку на их рейс. С невероятным облегчением Браво и Дженни прошли через необходимые формальности и поднялись по закрытому трапу в самолет.

Свободных мест не было. Дженни, словно направившись в туалет, медленно прошла между кресел, украдкой внимательно изучая пассажиров и стараясь получше запомнить их лица. Вернувшись на место, она пристегнула ремень безопасности.

— Полагаю, все в порядке, — сказала она.

— Интересно, все ли в порядке с дядей Тони.

— Думаю, не стоит особенно за него беспокоиться. Энтони — профессионал.

— Мой отец тоже был профессионалом, — с горечью заметил Браво.

Дженни растерянно замолчала, а он, казалось, был даже рад этому. Самолет оторвался от земли. Спустя несколько минут Браво вытащил вещицы с отцовской яхты, чтобы еще раз внимательно изучить их. Взяв зажигалку, он принялся медленно поворачивать ее так и эдак.

— Полагаешь, это вовсе не зажигалка «Зиппо»? — полушутя спросила Дженни, пытаясь наладить контакт.

Вместо ответа Браво откинул стальную крышку, и Дженни увидела фотоснимок маленького мальчика; карточка была вставлена в щель между механизмом и корпусом зажигалки. Снимок был поблекший, не слишком качественный, но вполне позволял рассмотреть черты лица.

— Ты был очень симпатичным ребенком, — сказала Дженни, наклонившись, чтобы разглядеть снимок.

Он молча закрыл крышку и убрал зажигалку в карман.

— Как ты думаешь, зачем твой отец спрятал в зажигалке это фото?

— Понятия не имею. — Он сразу же понял, что совершил ошибку, только подогрев этими словами ее интерес, и добавил для отвода глаз: — Я и в самом деле удивлен. По словам дядюшки Тони, чувствам не место в Voire Dei.

— Насколько я могу судить, Энтони вообще не слишком сентиментален.

— Он любил отца и любит меня, — сказал Браво. — С другой стороны, способность отсекать излишние сантименты дает ему профессиональное преимущество.

Дженни откинулась на спинку кресла.

— Это как посмотреть.

Она прикрыла глаза.

— Как думаешь, он был прав? — внезапно спросил Браво.

— Насчет чего?

— Насчет завета… и Квинтэссенции.

Дженни открыла глаза.

— Ты не веришь?

Браво не ответил, и она продолжила:

— Твой отец счел рукопись подлинной.

— Кроме него никто ее не видел.

Дженни посмотрела на него и покачала головой.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду?

— Благодаря отцу я стал историком. Я долгое время изучал историю Средневековья, а потому привык относиться с изрядной долей скепсиса к находкам, якобы касающимся Христа и Девы Марии…

Дженни наклонилась ближе к нему. Понизив голос, она произнесла:

— Браво, но ведь это совсем другое дело, разве ты не понимаешь? Этими предметами орден обладает уже много веков…

— Как они попали в сокровищницу, где были найдены, через чьи руки прошли до того? Ответы на все эти вопросы мне неизвестны.

— Черт побери, Браво, это ведь не безделушки, купленные на интернет-аукционе у какого-нибудь нечистого на руку ученого, желающего поднять шумиху вокруг своего имени! Ватикан столько лет отчаянно пытался заполучить их! Да любой Папа Римский из тех, что сменились за эти годы, охотно отдал бы правую руку за…

— Я пока не видел своими глазами ни одного из этих мифических артефактов, — упрямо сказал Браво.

— А это единственное, что может тебя убедить?

— Откровенно говоря, да.

Дженни смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— А как же вера, Браво?

— Вера — яд для знания, — жестко произнес Браво.

— Не понимаю. Неужели Декстер воспитал тебя в безверии?

Нет, подумал Браво. Но этой вере пришлось пройти через тяжкое испытание, и она не выдержала. Рассыпалась на такие мелкие кусочки, что он уже не мог собрать их воедино.

— Боже ты мой, — тихо проговорила она, — как с тобой непросто…

Она подождала немного, но Браво молчал. Тогда она отвернулась и снова прикрыла глаза.

Браво нащупал в кармане зажигалку, а потом снова обратился к остальным предметам. Две пачки сигарет, распотрошенных им еще на яхте. Значок с американским флагом. Золотые запонки. Время от времени он тихонько кивал; губы беззвучно шевелились, словно он повторял про себя какие-то формулы. Монотонный шум двигателей убаюкивал, и большинство пассажиров уже спали. Но над его сиденьем по-прежнему горел свет.

Наконец он осторожно, почти благоговейно убрал вещи отца; не просто вещи, ведь каждая имела свое назначение… Теперь Браво если и не знал точно, какое именно, то, по крайней мере, мог предположить.