Эрик ван Ластбадер - Завет

Но он хотел, чтобы она тоже почувствовала это. У нее не было его опыта и терпения, она не понимала, что с ней происходит, дрожала всем телом, приближаясь к последней черте, а он снова и снова отступал. Из ее глаз брызнули слезы, она сжала его в отчаянном объятии, заклиная не останавливаться.

Но он не уступал, пока она не взмолилась:

— Что же ты медлишь, это просто пытка, я умираю!

Тогда он наконец позволил себе расслабиться и довел их обоих до развязки; она судорожно вытянулась, прижимаясь к нему, словно пытаясь проникнуть в его плоть так же, как он проникал в нее.

Спустя очень короткое время — такое короткое, что он чуть было не рассмеялся, — она захотела повторить все с начала. Она еще не отошла от последнего оргазма, она была теплой и податливой, как сливочная ириска, зрачки неестественно расширены, словно он давал ей опиум. Этого момента он ждал весь сегодняшний вечер, ради него все и было спланировано. Самое время задать ей вопрос, пока она не в состоянии четко думать… или не в состоянии думать вообще.

— Конечно, я помогу… — С глубоким вздохом она уселась на него сверху. — Никто и никогда прежде не просил меня о помощи…

— А как же твои братья?

— Они только приказывают. — Она ласково провела пальцами по его коже. — Хотя все это устаревшие предрассудки, и давно пора от них избавляться… — Она поерзала по нему, устраиваясь поудобнее, раздвигая бедра до предела. Легкая боль только усиливала наслаждение. — Мы как раз обсуждали это сегодня в клубе, когда ты подошел к столику.

— Все они думают так же, верно? Все твои подружки.

— О да, — простонала она, но к чему это относилось, он не понял. Она снова дрожала вся целиком, от головы до пят, невидящие глаза закатились.

Она обмякла у него на руках после этого неистового выплеска молодой, неукрощенной энергии, а он словно получил инъекцию адреналина в кровь.

Наконец она выдохлась полностью или почти полностью, но все же счастлива была услышать фразу, которую он приготовил заранее:

— Все, что пожелаешь, Ирема. Я сделаю все, что ты только пожелаешь.

Когда и где она могла услышать подобные слова из уст мужчины? В мечтах, сидя у зеркала с тюбиком губной помады в руках, в беспокойных снах, в разговорах с подружками. Но в реальной жизни, от кого-то настоящего, во плоти и крови, кого-то, кто держал ее в объятиях, целовал ее, ласкал, занимался с ней любовью, нежно и страстно, пока она сама не начинала умолять о пощаде? Только этой ночью. Только сегодня, только здесь, и никогда прежде.

Вот почему она сделает что угодно, лишь бы это никогда не кончалось. Она убедит себя, что все сказанное им — чистейшая правда, должно быть правдой, ради ее чувств, ради того, чтобы он был с ней рядом, охотно и добровольно, ради того, чтобы это продолжалось, когда бы она ни пожелала.

— Мы с твоим отцом оба работаем на орден. — Он бережно обнимал ее, легонько укачивая, именно так, как ей больше всего нравилось. — Единственное различие — он занимается здесь, в Трапезунде, оперативной работой, а я просиживаю дни в офисе в Риме. Время от времени мне поручают проверить, как идут дела на местах. Инкогнито, разумеется. Так что твой отец не должен знать, что я в Трапезунде, что я спрашивал о нем. Иначе я потеряю работу, меня выгонят, не дав возможности объясниться, понимаешь, Ирема?

Она кивнула. Сердце ее по-прежнему тяжело, взволнованно стучало в груди. В общем-то, Ирема догадывалась, что ее отец — отнюдь не простой торговец коврами. Во-первых, были люди, которые искали с ним встречи, но после уходили, ничего не купив. Во-вторых, насколько она понимала, ее отец был куда богаче, чем все прочие, занимающиеся тем же бизнесом. А потом, многие — и турки, и грузины, и русские — склоняли перед ним головы, завидя на улице. Его уважали. Конечно, Иреме никогда не позволяли находиться в магазине во время деловых переговоров. Но у нее были глаза и уши, и она схватывала крохи информации на лету — кусочек там, кусочек здесь… Отец и не подозревал о ее осведомленности, в этом Ирема была почти уверена.

— Я здесь уже три дня и успел побеседовать с нашими людьми, — продолжал Корнадоро. — Все бы хорошо, если бы не одно происшествие…

Ирема испуганно посмотрела на него. Удары сердца из томительно-сладких превратились в болезненные, — нет, не может быть, с ее отцом не может случиться ничего плохого!

— Какое… происшествие? — пролепетала она срывающимся голосом. В горле мгновенно пересохло от накатившего страха.