Миккель Биркегор - Через мой труп

Вероятно, Лина подспудно чувствовала, что в нашем мире для нее места нет. В один прекрасный день она заявила мне, что я замкнулся и отдалился от нее и что мое чрезмерное увлечение новой работой вызывает серьезные опасения. Что именно я пишу, она не знала — это было нашей с Ироникой тайной, — однако, по ее словам, жена не могла не отметить происходящих во мне перемен. Сам я ничего такого за собой не замечал и потому не мог ее понять. Рукопись же между тем росла день ото дня, и ко мне возвращалась моя прежняя вера в собственный творческий потенциал. Я забыл все свои честолюбивые планы, связанные с написанием романа «Приглашаем в наш клуб», и испытывал истинную эйфорию, наблюдая за тем, как стремительно увеличивается количество страниц «Внутренних демонов». Так что, возможно, Лина была права, и, когда дневная норма оказывалась выполненной, я выглядел несколько отстраненным и изнуренным. Лина хотела пораньше уйти в декретный отпуск, однако я отговорил ее, ссылаясь на то, что это может неблагоприятно сказаться на ее карьере. Не то чтобы я не мог работать в ее присутствии — просто меня вполне устраивал заведенный порядок, когда я отводил Иронику в детский сад и забирал ее оттуда. Мне также доставляло немалое удовольствие играть с ней, когда девочка не могла найти себе занятие. Лина испытывала своего рода чувство зависти по поводу нашей близости, как будто мы что-то скрывали от нее. Нередко случалось, что за обедом мы с Ироникой перебрасывались понимающими взглядами, и это приводило мать в настоящее бешенство. Каюсь, иногда мы злоупотребляли подобной игрой, и меня нимало не заботило, как это может отразиться на Лине.

Тем временем живот у супруги рос, и я внимательно следил за всеми происходящими с ней в физическом плане изменениями. Когда Лина носила Иронику, я был слишком занят на своих халтурах, зарабатывая на кусок хлеба для семьи, но теперь мог всецело сосредоточиться на своих наблюдениях. Кроме умиления, испытываемого в процессе изучения развития беременности жены, мной руководил еще один важный мотив: для новой книги было крайне важно, чтобы я хорошо разбирался во всех деталях протекания беременности и родов. Быть может, временами я перегибал палку и становился слишком назойлив, ибо однажды вечером в постели, когда я по обыкновению гладил ее живот и бедра, Лина довольно резко заявила, что ей было бы куда приятнее, если бы я разговаривал с ней, глядя в лицо, а не на прочие части тела.

Через несколько дней произошло то, чего Лина никогда так и не сумела мне простить до конца.

Ироника с самого утра капризничала, наотрез отказываясь идти в детский сад. Это вызвало во мне сильнейшее раздражение. Именно сегодня я собирался поработать часов пять-шесть, а дочь была в том возрасте, когда детям требуется постоянное внимание к себе. Я попытался договориться с ней: если хочет, она может оставаться дома, однако в таком случае ей придется развлекать себя самой. Сварив себе чашечку кофе, я сел за компьютер и приступил к работе. Договор с Ироникой продержался ровно десять минут — она появилась в дверях моего кабинета с набором игрушечной посуды и стала настаивать на том, чтобы мы с ней отправились печь пирожки. Я, как мог, старался сдерживаться, однако спустя какое-то время все же не на шутку рассердился. Строгим голосом я велел дочери отправляться в гостиную, сидеть там и вести себя потише. Если же она меня не послушает, то я отведу ее в детский сад и оставлю там до завтра. Разумеется, это была всего лишь пустая угроза, однако Ироника понурилась и побрела вниз по лестнице.

Чуть позже из кухни донесся грохот, а вслед за ним какой-то металлический звон и плач моей дочери.

Я вскочил и опрометью кинулся вниз. Ироника, плача, лежала на полу. Вокруг нее были разбросаны ножи, вилки и прочие столовые приборы. Очевидно, она решила печь пирожки сама, сумела дотянуться до выдвижного ящика и случайно опрокинула его. Все, что в нем хранилось, посыпалось прямо на нее. Я с ужасом увидел темное пятно крови, с пугающей быстротой расплывающееся по полу у верхней части ее ноги. Я усадил дочь на стол, стянул с нее колготки и увидел глубокий порез на внутренней части бедра. Вероятно, тяжелый и острый, как бритва, разделочный нож, падая, поранил ее. От вида текущей ручьем крови мне едва не стало плохо. Я схватил чистые кухонные полотенца, одним из них перетянул Иронике бедро выше пореза, а другое прижал к ране. Ироника по-прежнему хныкала, однако меня особенно встревожило, что лицо у нее сделалось каким-то неестественно бледным.