Джо Лансдейл - У края темных вод

Я сидела на берегу и смотрела на Мэй Линн. Налетели мухи, от тела воняло, а мне все вспоминалось, какая она была чистенькая и красивая, и почему же с ней такое должно было приключиться. Все вышло не так, как в книгах, которые я любила читать, и не так, как в кино, когда люди умирали на экране. Там покойник выглядел точно так же, как перед смертью, вроде как уснул, и только. Тут я поняла, что на самом деле все по-другому, и мертвый человек ничем не отличается от застреленной белки или от свиньи, которой перерезали горло и свежуют ее над тазом.

Тени, толпясь, выходили из рощи и спешили к берегу, над рекой показался краешек луны, словно чье-то лицо медленно поднималось со дна. Запиликали вовсю сверчки, как только ножки себе не отхватят, с темнотой осмелели и расквакались лягушки. Если б я могла отвернуться и не смотреть на мертвое тело, так, пожалуй, вечер был красивый и приятный. Но смотрела-то я на покойницу и вся внутри застыла, вот как рука отнимается, если на нее навалиться во сне, так у меня душа онемела.

Папаша развел костер в стороне от мертвого тела, чтобы возле него дожидаться возвращения Терри с представителем закона; дядя Джин собрал рыбу и отнес ее в свой грузовик. Часть рыбы он вез маме, остальное — к себе домой, жене. Прежде чем уехать, он на пару с папашей хорошенько приложился к бутылке, и я гадала, не врежется ли он по дороге в дерево. Если доберется домой благополучно, заставит свою жену Иви чистить рыбу, а потом задаст ей взбучку. Дядя Джин говаривал, что лупит жену каждый день, когда у него есть время, а если сильно занят, то раз в неделю, чтоб не забывалась. Он порой и мне сулил задать взбучку, и папаша одобрял эту идею, но либо рядом случалась мама и останавливала его, и кончалось дело тем, что не он колотил меня, а папаша — его, или же он сам забывал про эту затею, потому что она мешала ему думать дальше про что он там думал.

Так или иначе, дядя Джин решил, что ему пора домой, а папаша пусть сам разбирается.

Папаша подзывал меня посидеть вместе с ним у костра, но я оставалась на берегу. С ним сядешь рядом в темноте, а он примется тебя щупать — мне от такого становилось не по себе. Папаша твердил, мол, это такой секретик у отцов с дочками, но Джинкс мне сказала, что это все вранье — могла бы и не объяснять, я и так чувствовала, что ничего тут хорошего нету. Сидела я в стороне от костра, хотя и в теплый вечер у костра было бы веселее, но мне все представлялось, какой мой папаша противный. У него изо рта почти всегда пахло табаком и виски, а если он напивался вдрызг, глаза у него закатывались, как у испуганной лошади. Когда он пытался меня пощупать, он начинал пыхтеть очень часто и громко. Нет уж, спасибо, я предпочитала сидеть в тени, пусть меня лучше искусают ночные москиты.

— Вы с этим мальчишкой, который ничуть не лучше девчонки, вздумали лезть куда не следовало, — ворчал папаша. — Столкнули бы ее обратно в воду — и сейчас были бы уже дома. Большинство дел, за которые люди берутся, и делать-то не стоит.

Я промолчала в ответ.

— Надо было оставить себе пару рыбин, пожарить на костре, — продолжал он таким тоном, словно и это был мой недосмотр — зачем позволила дяде Джину свалить весь улов в грузовик и увезти. На берег выкинуло еще несколько рыбьих тушек, но ведь он не отойдет от костра, чтобы подобрать рыбину, выпотрошить и сготовить. И я тоже не собиралась этим заниматься. Я могла только думать о Мэй Линн, и мне становилось все хуже, а краем глаза надо было приглядывать за папашей, потому что, надравшись, он становился задиристей и опасней. Таков уж он. Только что смеялся и веселился, и вдруг вытаскивает из кармана нож и грозится воткнуть в тебя. С виду — плевком перешибешь, но в наших краях знали, что он — горячая голова, и ножом орудовать умеет, и кулаками, причем воевать готов не только с бабами и детишками. Но и сдувался он быстро и через пару минут уже поглядывал, куда бы свалить от греха.

— Думаешь, тебе хреново по жизни, а, детка?

— Достаточно хреново, — кивнула я.

— Я тебе скажу, что такое хреново, по-настоящему хреново: это когда родной отец запирает перед тобой дверь и не пускает тебя домой и сегодня, и назавтра, а когда наконец разрешает тебе вернуться, то потому, что пора доить корову и собирать яйца и ему охота иметь под рукой кого-то, кому можно дать в морду.

— Ну да, — подначила я. — Яблочко от яблони…

— Тебя в жизни никто не заставлял доить корову! — вознегодовал он.

— У нас и коровы-то никогда не было.