Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи [HL]

— Все кончено? Где шкатулка?

— Похоронена, мадам, — хором откликнулись criadas и sambas.

Глаза сестры Лореты загорелись яростным огнем. Значит она и в самом деле собиралась сберечь сердце Рафаэлы для себя. Она закричала:

— Тогда почему вы еще здесь? Возвращайтесь к своим обязанностям, и поживее!

Жозефа отчетливо пробормотала:

— Me cago en la putisima madre que tepario, Sor Loreta! — что вызвало волнение среди монахинь, потому что в переводе с испанского означало: «Я плюю на ту шлюху-мать, которая породила тебя на свет, сестра Лорета!»

Под прикрытием гневных воплей сестры Лореты Эрменгильда быстро удалилась, унося сердце Рафаэлы.

В тот же день я попросила Жозефу вынести свинцовую шкатулку за стены монастыря вместе с пригоршней монет от меня. Я хотела, чтобы сердце Рафаэлы забальзамировали в специальной жидкости и поместили в серебряную шкатулку. Когда Жозефа тайком доставила его обратно от похоронных дел мастера, я спрятала его у задней стенки моего свечного шкафчика, где уже лежали страницы моего дневника.

«Наступит такой день, — поклялась я, — когда я увезу тебя отсюда, Рафаэла».

А пока что, с помощью Жозефы, Хавьеры и Эрменгильды, мне надо было постараться уцелеть самой.

Джанни дель Бокколе

Как раз в то самое время, когда мы были пьяны от радости после визита Хэмиша Гилфитера, мы услышали от Фернандо о том, что подруга Марчеллы Рафаэла умерла насильственной смертью. Рафаэла была той самой монахиней, с которой она рисовала и которую любила. Мир ее праху.

А тут еще славная priora захворала, скорее всего, не без помощи набожной чокнутой монахини по имени сестра Лорета, уродливой, как горгулья, и захватившей власть в монастыре.

Санто пришел к тем же выводам, что и я. Душа у него была не на месте. Но, получив следующее письмо, он принял окончательное решение. Почта работала из рук вон плохо, так что оно пришло через неделю после первого, хотя отправлено было много позже. Нетвердой рукой Фернандо писал: «Мне не хотелось бы пугать вас. И еще я никогда не думал, что буду замышлять столь богопротивные вещи, как похищение невесты Христа из Божьего дома. Но у меня есть причины полагать, что оставить Марчеллу в Святой Каталине равносильно тому, чтобы обречь ее на смерть.

Мне здесь не к кому обратиться. Официальные власти Арекипы сделают вид, что ничего не знают, даже если все выплывет наружу. Достопочтенный Джанни, я понимаю, что вы связаны с Мингуилло обязательствами и не можете путешествовать по своему усмотрению. Но нет ли у вас на примете друга, которого вы можете прислать вместо себя?»

Как это нет, страсть Господня!

Свое письмо Фернандо закончил такими словами: «Мы составляем план, невероятный и сложный, но все-таки план, чтобы спасти Марчеллу. Моя сестра сама придумала его, в противном случае я никогда бы не осмелился подвергнуть ее ужасам его осуществления. Необходимо, чтобы человек, которого вы пришлете, был врачом или священником, а еще лучше — и тем и другим одновременно».

Я оглянулся на Санто, который читал письмо, заглядывая мне через плечо:

— Сдается, вам пора собираться в дорогу!

Санто вылетел из комнаты, как птичка из клетки. Надежда несла его, как на крыльях. Я с одобрением смотрел ему в спину, которая стала шире, чем раньше. И он укрепился духом и закалился сердцем, в чем ему помогла любовь к Марчелле. Теперь он готов был драться за нее.

Марчелла Фазан

Служанки Рафаэлы не оставляли меня своим вниманием ни днем, ни ночью. Они дежурили поочередно с Жозефой и принимали все меры к тому, чтобы я ни на мгновение не оставалась одна, даже когда навещала могилу Рафаэлы, чтобы прочитать заупокойную молитву «Избавь меня от смерти вечной в день Страшного суда», что, по правилам монастыря, надо было делать на протяжении восьми дней после похорон.

Хотя сестра Лорета имела на своей стороне только двух Шакалов, а нас, монахинь, было почти восемьдесят, убийство Рафаэлы повергло нас в шок и оцепенение. Мы старались держаться вместе, ожидая, когда к нам вернется мужество. Тем временем я ускоренными темпами обучала Жозефу итальянскому, пока она не начала довольно бойко болтать на нем, поскольку в любой момент в силу необходимости он мог превратиться в наш тайный язык общения. Однажды Жозефа вознаградила меня целым предложением на безукоризненном итальянском. Она только что вернулась от Фернандо, и ее передник, казалось, раздулся от радужных надежд.

— Обнимите меня, мадам, — пожелала она.