— В самом деле, — заметила художница, вытирая кисть о грязную тряпку и обходя меня кругом, словно я был жертвой, а она охотницей. — Ах да! — провозгласила она. — Я помню вас.
Рассказывая ей новости о Марчелле, я обратил внимание на обнаженную левую руку Сесилии Корнаро. Когда я видел ее в последний раз — тогда я привез ее на Сан-Серволо на свидание с Марчеллой, — она была скрыта черной перчаткой. А теперь я понял почему: тонкая синдактилия [166] Синдактилия — сращение пальцев.
соединила вместе два пальца.
— Вы должны помнить и то, что я врач, — сказал я.
— И каким же боком это меня касается? — язвительно поинтересовалась она.
— Думаю, что смогу сделать кое-что с вашей рукой.
Она вспыхнула и убрала руку за спину.
— Что заставляет вас думать, будто я нуждаюсь в ваших услугах?
— То, как вы скрываете свое увечье. Ваше лицо, когда вы говорите о нем.
— И что же вы можете сделать? — деланно небрежным тоном осведомилась она.
— Будет очень больно, но, полагаю, я смогу разъединить ваши пальцы, если вы позволите мне, конечно. Марчелла бы захотела, чтобы я предпринял такую попытку.
Воцарилось долгое молчание. Я боялся, что художница попросту выставит меня за дверь. Это выглядело бы вполне естественно. Она уже свыклась со своим увечьем, но очень немногие способны вытерпеть боль хирургической операции.
Наконец она заговорила:
— Сейчас у меня сеанс. Мне будут позировать для портрета. Приходите завтра в это же время со своими пыточными инструментами. Я приготовлю бренди и запас ругательств.
На следующий день я вернулся с небольшим чемоданчиком Сесилия Корнаро уже приняла изрядную дозу спиртного в качестве наркоза и покачиваясь развернулась ко мне с отсутствующим выражением лица. Я усадил ее за самый чистый из столов, стер краски с ее руки, после чего промыл пальцы карболовой кислотой и оливковым маслом. Чтобы заставить ее расслабиться, я попробовал заговорить с ней.
— Я слышал, в вашей мастерской случился пожар. Но как вы ухитрились обжечься? Или это произошло, пока вы спали?
Я указал на диван. Его желтая шелковая обивка порвалась и местами слегка обуглилась. На диване валялся небрежно брошенный шотландский плед, усеянный кошачьей шерстью. Само животное, вытянувшись, преспокойно почивало на нем.
— Иногда я ночую здесь, когда работаю допоздна и нет смысла возвращаться домой в Мираколи. Я спала, когда эти мужланы ворвались сюда.
— Значит, это правда, что пожар был устроен преднамеренно?
— Если считать, что они преднамеренно взломали мою дверь, преднамеренно связали меня, преднамеренно облили мои картины маслом и преднамеренно поднесли к ним горящую свечу, то да.
— И вам известно, кто это был и кто послал их?
— Неизвестные люди в штанах в обтяжку и масках. — Язык у нее уже заплетался, но в голосе явственно прозвучал сарказм. — Никаких особых примет. Они воображали, или, по крайней мере, их capo [167] Вожак, главарь (итал.).
так думал, что я погибну.
— Но вам удалось освободиться?
— Я привыкла работать руками. Я ловка и сообразительна. После того как эти мужланы ушли, я выпуталась из веревок.
— Тогда как же вы обгорели?
— Я ушла не сразу.
— А почему?
— Мне нужно было спасать людей. — Она кивнула на портреты и карандашные наброски, развешанные по стенам. На некоторых до сих пор были видны черные подпалины.
— Вместо собственной жизни вы спасали картины?
— Несколько картин мне удалось спасти. Но я задержалась слишком надолго. Я как раз пыталась сберечь лорда Понсонби для его супруги. У него был рак, а жена об этом не знала. Портрет должен был составить ей компанию после его смерти.
Удивление при виде такого сострадания, должно быть, отразилось на моем лице. Она проворчала:
— Я знаю, о чем вы думаете. И вы правы. Я не милая и добрая. Я мечтаю о мести.
Тут я сделал первый надрез, и она скорее вздохнула, а не закричала. Я провел скальпелем по синдактилии, разделяя ее на две части, до самой развилки пальцев. Кровь тоненькой струйкой потекла в миску, которую я заранее поставил на стол. Сесилия Корнаро взглянула на нее и пробормотала:
— Должно быть, во мне живут настоящие кошенилевые [168] Кошениль — красная краска из высушенных щитковых тлей.
тли — смотрите, какой цвет. Вот что я называю настоящим красным…
А потом она упала в обморок.
Я привел ее в чувство с помощью нюхательных солей, но не раньше, чем забинтовал и поместил в лубок ее пальцы, после чего вытер кровь с пола. Перепонка оказалась настолько тонкой, что должна была вскоре высохнуть и отвалиться. Я укутал ее шотландским пледом и пересадил на диван.
Читать дальше