Юрис Юрьевикс - Ледяной ад

— Все ясно, — прошипела Хэнли.

Одно веко у нее заледенело и не поднималось, легкие горели. Сигнальный огонек костюма замигал красным.

— У меня зажегся сигнал тревоги, — сообщила она.

— Закрой лицевую панель, — разрешил Нимит.

Хэнли моментально выполнила приказ. В правом глазу все стало белым-бело. Лицо увлажнилось от растаявшего льда.

Когда зрение вернулось, из носа закапало. Хэнли чихнула. Щиток быстро очистился, и сигнальный огонек позеленел.

— Хорошо, — произнес Нимит, приблизив свой щиток к ее. — Тебе необходимо помнить одну широко известную истину. По-иннуитски она звучит так: айякнак.

— И что это означает?

— Иногда можно оказаться в дерьме.

Нимит настоял на том, чтобы перед выходом в поле Хэнли употребила максимальное количество калорий. Хэнли, в слаксах и темно-синем свитере, причесалась пальцами и отправилась в столовую.

Продвигаясь в очереди за ужином, она заметила Феликса Маккензи, устроившегося на привычном месте, у окна. Издали казалось, что директор сидит на улице под громадным вишневым деревом.

С Маккензи беседовал, энергично жестикулируя, какой-то русский. Его немецкий коллега медленно качал головой, выражая несогласие. Эмиль Верно, слушая русского, делал пометки в записной книжечке. Директор же внимал собеседнику вполуха. Он то перекидывался репликами с проходящими мимо сотрудниками, то кивал в ответ на приветствия. Хэнли с улыбкой наблюдала за тем, как Джек Нимит, сообщая что-то Маккензи, держал руку у него на плече. Узревший эту сцену Саймон Кинг развернулся и выскочил из столовой. «Не лучшим образом уживается с людьми», — констатировала Хэнли.

Маккензи призывно замахал ей, попросив извинения у окружающих, те удалились. Хэнли села за столик директора.

— У вас есть все необходимое для экспедиции? Джек ведет себя хорошо? — поинтересовался Маккензи.

— Вполне, — ответила Хэнли, несколько растерявшись. — Все трудятся самоотверженно.

Маккензи слегка кивнул:

— Отлично. А как все-таки с Джеком? Слышал, у вас роман?

Хэнли потупилась:

— Наверное, в подобных обстоятельствах не стоит рассчитывать на невмешательство в личную жизнь.

— И не мечтайте, — подтвердил Маккензи. — Похоже, он относится к вам серьезно.

Хэнли отхлебнула кофе и уставилась на прекрасную мрачную пустыню, освещенную фонарями. Слышался рев ветра — редкий на станции звук.

Маккензи отбросил игривый тон:

— Джек много значит для меня, для всех нас здесь. Мы не хотим потерять его. — Директор на секунду-другую погрузился в изучение собственной ладони. — Пребывание на «Трюдо» немного напоминает путешествие на корабле или трансконтинентальном поезде — вы выпадаете из привычной жизни. Когда придет весна и восстановится сообщение с внешним миром, вы можете взглянуть на происходящее зимой по-иному. Откровенно говоря, редко кому удается сохранить завязавшиеся здесь отношения. Впрочем, как и браки на Большой земле.

— Вы судите по собственному опыту? — спросила уязвленная Хэнли.

— К тому времени, когда я был готов вернуться к нормальной жизни, моя жена скончалась. Поэтому я остался здесь. Мне некуда уезжать.

Увидев его скорбь, Хэнли пожалела о своей резкости. Быть может, он искренне желал добра ей — и Джеку.

— Простите, — сказала она.

— Не переживайте. Мне здесь нравилось. Если бы только я мог разделить эту жизнь с ней… А меня никогда не было дома.

— Я понимаю ваши чувства. Мой сын живет с отцом в сотнях миль от меня. Я редко его вижу и теперь начинаю осознавать, что должна встречаться с мальчиком чаще, чем на школьных каникулах.

— Вы говорили, ему десять лет?

— Да.

— Ну, вы вовремя спохватились.

— А вы, доктор Маккензи? Когда спохватитесь вы? Я слышала, многие подумывают о том, чтобы уехать по окончании сезона, после…

Маккензи явно задела весть о том, что коллеги смазывают пятки. Он помрачнел.

— Тогда я с ними. Мне предложили место директора Арктического национального заповедника. Впрочем, я сомневаюсь, что соглашусь. Не думаю, что смогу вынести зрелище катастрофических перемен.

— Вы имеете в виду таяние полярной шапки и повышение уровня воды в океане?

Маккензи вздохнул:

— Увы, все не так просто. — Он промокнул губы салфеткой. — Если шапка растает, пятьдесят восемь тысяч кубических километров ледяной воды вольется в Атлантический океан. По идее она должна будет опуститься ниже теплых вод Гольфстрима, но этого не случится. Арктическая вода чистая, поэтому легкая. Она начнет давить сверху главенствующее течение и буквально задушит его. При компьютерном моделировании ситуации останавливается именно Гольфстрим.