Лоренца Гинелли - Пожиратель

Алиса чувствовала боль от его слов, как от игл, втыкаемых в нервы. Но слова не были связаны со ртом, истекающим слюнями, нет. Они были связаны с расселинами вселенной. Сама вселенная говорила с ней своим искаженным ужасным гулом. И вселенная права: она — эгоистка, она позволила умереть Лукреции. Вместо нее. И что еще хуже, Алиса не понимала, что бредит. Просто чувствовала себя легкой…

Дэнни впился глазами в окно: он принял решение. Его восковое, полное решимости лицо сосредоточилось. Он замахнулся своими кровоточащими лоскутами и с яростью ударил ими по стеклу. Послышался звон светопроницаемых осколков, малюсеньких гильотин, посыпавшихся из рамы. Сейчас придет Святой вколоть ему наркотики, опять. Но он не даст этому случиться. Он успеет. Дэнни выломал оставшиеся стекла запястьями. Не почувствовал, что порезался. Почувствовал только тепло — горячая душа вытекала из тела. И в этой текущей крови он представил сначала одно лицо, потом много других. Ему показалось, он видит в жизненном соке лица всех тех, кто причинил ему боль и кому он желал смерти. Он увидел, как они вытекали из него, удаляясь от его разума, словно нескончаемые пьяные танцовщицы или словно дезертиры войны, в которой больше не желали принимать участия. Увидел, как его собственные мысли замедлились и поблекли. Увидел, как образ Человека-Призрака постепенно слабел и растворялся, тоже утекая в канализацию вселенной. И пока он прижимал запястья к обломкам стекла — зубам, прокладывающим себе путь в его плоти, Дэнни впервые ощутил тепло — тепло в душе. Впервые ощутил нечто похожее на умиротворение. Понял, он сделал что-то правильное, полезное, доброе. Он не почувствовал, как упал. Не понял, что жизнь вытекла из тела на ледяную плитку в комнате. Почувствовал только жалкое «fade out» — медленное затухание. Так его и нашли. С выражением облегчения на восковом лице. На полу, в собственной крови.

Дэнни был мертв.

Пожиратель вскрикнул. Нет, скорее, завизжал, царапая звуком воздух. Воздушный барьер залился кровью. Пожиратель отдернулся, скорчился на мерзком полу комнаты. Он не распоряжался больше собственным телом, «что-то» тащило его, «что-то» двигало им. И этим «чем-то» была картина. Алиса перестала видеть черноту. Алиса сейчас смотрела в комнату. Не понимая еще, что она — внутри своих глаз. Она увидела себя словно издалека, словно ее душа парила на волоске от потолка. Она почувствовала, как тело снова наливается кровью, ощутила силу в мышцах, почувствовала себя живой. И неподвижной.

То, что она увидела, оставило след в ее голове, как раскаленное железо на голом теле.

Она увидела зовущие свинцовые тучи, почувствовала ветер, наполнивший комнату, стремившийся вобрать всю ее внутрь, в свое звездное ничто. Увидела, что Человек-Призрак выпустил из рук трость, обламывая хищные ногти в напрасной попытке ухватиться за пол, остановить свое поражение. Картина засосала его, затушевала, подчинила своей двухмерности, ледяной неподвижности своего неба. Но Человек-Призрак застыл, а выражение его лица не изменилось, осталось страшным. Отец Дэнни не рисовал его таким, это не его изначальная мимика. Это было дикое и жестокое выражение убийственной ярости, кровавой злости, застывшее под стеклом. В эту минуту дверь распахнулась и Стефано всем весом ввалился внутрь. Взглядом нашел Алису — цела. Ее глаза были прикованы к картине, Стефано проследил за их направлением. И после того, что он увидел, ему расхотелось быть взрослым. Потому что некоторые вещи мозг не забывает. Даже если они необъяснимы.

Той же ночью Алиса и Стефано занимались любовью. Как никогда раньше. До упада, до полного изнеможения. До беспамятства. О загадках дома Дэнни они слова никому не скажут, пообещали они себе, иначе их примут за душевнобольных. И не надо было ничего говорить вслух. Они поняли друг друга без слов и любовью скрепили свое соглашение. В течение нескольких часов они хранили молчание. Ласки, глаза, секс — все отгоняло ужас, выстраивая между ними и Человеком-Призраком непреодолимый барьер. Как ритуал. День настал и снова прошел, преодоленный. Алиса и Стефано: две затонувшие души. Если бы они оба не увидели того ужаса, между ними было бы все кончено, они знали. Ни один из них не поверил бы другому. Ни один не поверил бы никому. И их тела сливались воедино часами, часами и часами.