Джеймс Паттерсон: Спасатель

Пока Сол набирал код, я смотрел на его костлявые пальцы. Что-то щелкнуло, и дверь открылась. За дверью была площадка лифта. Сол молча предложил мне встать на нее, потом набрал другой код. Дверь закрылась, и пол у нас под ногами пошел вниз.

Через несколько секунд лифт остановился. Дверь автоматически открылась. Мы были в крохотной комнатке вроде приемной, с зеркальными стенами и очередной, уже стальной, дверью. Сол нажал кнопку, и металлическая крышка отодвинулась в сторону, открыв маленький экран. Он положил на экран руку. Вспышка… зеленый свет… и дверь загудела.

Сол взял меня за руку.

— Вдохни поглубже, Нед. Ты увидишь последние из подлинных и великих чудес света.

Мы вошли в большую, прекрасно освещенную комнату с мягким ковром на полу и роскошной лепниной на потолке. Вся мебель состояла из четырех поставленных в середине черных кожаных кресел с высокими спинками, каждое из которых смотрело на одну из четырех стен.

У меня глаза полезли на лоб.

На стенах висели картины. По две на каждой. Всего восемь. Восемь шедевров.

Я, конечно, не специалист, но определить художника могу, не заглядывая в справочник.

Рембрандт. Моне.

Микеланджело.

Образцы, впечатанные в память каждого. Бесценные творения.

Последние из подлинных и великих чудес света.

— Господи, Сол, — пробормотал я, качая головой, — как же вам это удалось?..

— Подойди…

Сол взял меня за руку. На деревянном мольберте в центре комнаты стояло то, что я знал только по описаниям. В простой золоченой раме. Женщина-посудомойка в сером платье. У раковины. Спиной к зрителю. В мягком луче солнца. Внизу подпись.

Анри Гоме.

Справа и слева от меня висели шедевры. Еще один Рембрандт. Шагал. Я посмотрел на Сола и пожал плечами:

— А это зачем?

Сол шагнул к картине и осторожно поднял холст. К моему изумлению, под первым, верхним полотном оказалось второе, нижнее. Нечто знакомое. Мужчина за столом в саду. Из-под белой шапочки — растрепанные рыжеватые волосы. Тонкое лицо с выражением умудренного жизнью человека. Слегка опущенные печальные глаза.

Глаза мои окончательно полезли на лоб.

— Нед, — произнес торжественно Сол, отступая на шаг, — хочу познакомить тебя с доктором Гаше.

Я растерянно заморгал, всматриваясь в грустные синие глаза. Портрет немного отличался от того, что был на вырванной из альбома странице, которую оставил мне Дейв. Но в том, что это Ван Гог, сомнений быть не могло. Только вот что он делал под картиной Гоме?

— Это другой доктор Гаше, — с гордостью объявил Сол. — Пропавший. В последний месяц жизни Ван Гог сделал два портрета Гаше. Этот художник отдал своему домовладельцу в Овере, где картина и пролежала сто лет на чердаке. Потом привлекла внимание Стрэттона.

— Вот оно что, — прошептал я, едва сдерживая нарастающую злость. Мои друзья и брат умерли за портрет, который все это время находился у Солли Рота.

Словно прочитав мои мысли, он покачал головой:

— Нет. Картину украла Лиз. Не знаю как, но она узнала о подставной краже и пришла ко мне. Я знаком с ее семьей много лет. Лиз намеревалась шантажировать мужа. Подозреваю, она даже не догадывалась о том, что такого ценного в этом Гоме. Знала только, что Деннис ценит его превыше всего остального, и хотела уколоть побольнее.

— Лиз?

— Да. С помощью Лоусона.

У меня уже голова шла кругом. Я представил начальника детективного отдела полиции Палм-Бич Верна Лоусона, которого Элли всегда считала человеком Стрэттона.

— Тогда получается, что Лоусон… Работает на вас?

Сол пожал плечами:

— Детектив Верн Лоусон работает на благо жителей Палм-Бич. И, скажем так, держит меня в курсе событий.

Я посмотрел на Солли и как будто увидел другого человека. Так бывает, когда меняешь угол зрения.

— Посмотри вокруг себя, Нед. Оглянись. Вот Вермеер. «Прядильщицы». Считается утраченной с начала восемнадцатого века. На самом деле находилась в частной коллекции. Или вот «Смерть Исаака». Рембрандт. Упоминается только в его письмах. Мало кому известно, что она вообще существует. Триста лет провела неопознанной в одной антверпенской часовне. Именно в этом и заключается истинная красота собранных здесь сокровищ. Никто не знает, что они здесь.

Мне ничего не оставалось, как только смотреть и восхищаться.

— Или возьмем, к примеру, того Микеланджело… — кивнул Сол. — Ох и трудно же его было отыскать.

На стене между Рембрандтом и Вермеером оставалось свободное место.