Деон Мейер - Кровавый след

— Начальник, а вы смотрите на все в контексте. Война фракций. Кастет Снайдерс, их палач, за решеткой. Террорист Бадьес собирает силы. А к Тане он наверняка послал новичков, мальчишек — неопытных, трусливых.

— А я другого не понимаю, — вступил в разговор Бучинги. — Зачем они вообще ему заплатили?

— Что вы имеете в виду?

— Ведь запись практически ничего не доказывает. Допустим, Флинт звонит Террористу Бадьесу и пытается его шантажировать. Террорист сжигает «мерседес», и все. Или заказывает химчистку салона или паровую чистку — что угодно. Избавляется от улик и сочиняет правдоподобную версию на тот случай, если его станут допрашивать. Может сказать: нет, там была моя племянница, перепила девчонка, и мы запихнули ее в багажник. Не хотели, чтобы она заблевала мне весь салон. И племянницу научит, как отвечать…

Яуберт и Октябрь молчали, потому что понимали, что довод у Бучинги вполне веский.

— А он вообще умный, этот Террорист Бадьес? — спросил Бучинги.

— Да, — ответил Октябрь. — Очень!

— Так почему же они ему заплатили? Да еще дважды?

Виллем Снайдерс по кличке Кастет не говорил ни слова. Сидел за стальным столом и смотрел в стену. На допрос его привели в наручниках; руку приковали к ноге.

Джонни Октябрь говорил с ним вежливо. Подробно обрисовал его положение. Сказал, что он не выживет в тюрьме, люди Мугамата Перкинса до него доберутся. Как только его переведут из одиночки в общую камеру, ему конец.

— Ты ходячий мертвец, — заметил Бучинги.

— Мы можем тебе помочь, — добавил Октябрь.

Никакого ответа. Изуродованное лицо оставалось невозмутимым. Из-за шрама в углу рта казалось, что Снайдерс все время презрительно улыбается.

— Вот сейчас кто-то точит для тебя заточку, Кинг-Конг, — сказал Бучинги, играя заранее обговоренную роль «плохого полицейского».

— Но мы можем тебя спасти. Включить в программу защиты свидетелей. Виллем, ты начнешь новую жизнь. Если ты нам поможешь, у тебя в кармане появится несколько тысяч рандов. Можешь начать все сначала где угодно, в любом уголке страны.

Все понимали: это только прелюдия, способ привлечь его внимание.

— Ты только подумай. Тебе больше не придется озираться через плечо. Никогда!

Кастет Снайдерс молчал как каменный.

— Напрасно только время тратишь, Джонни, — заметил Бучинги.

— Может, и нет. Может, Виллем поймет, что мы даем ему шанс.

— Судья упечет тебя надолго, Кинг-Конг. Такого убийцу, как ты…

— Не спеши, напарник, мы можем ему помочь.

— А может, он не хочет, чтобы ему помогали. Может, он не просто урод, а еще и дурак.

— Виллем, я знаю, ты ничего не боишься. Знаю. Но задумайся, какой у тебя выход. Ты только представь, что тебя может ждать…

Так они продолжали играть: один — «добрый» полицейский, который протягивал заключенному оливковую ветвь мира и понимания, другой — «злой», его враг, он осыпал его ругательствами и оскорблениями. Снайдерс ничего не говорил и не шевелился. Он не реагировал, не смотрел на них, даже когда Бучинги склонился над его изуродованным лицом и начал на него орать. Виллем Снайдерс по кличке Кастет словно превратился в статую. Яуберт сидел молча, наблюдал и гадал, получится ли у них то, что они задумали.

Наконец Джонни Октябрь сказал:

— Нет, Физиле, хватит. Оставь нас. Все вы, и черные, и белые, не понимаете, что значит быть цветным. Я сам поговорю с Виллемом.

Бучинги и Яуберт притворились, будто нехотя встают, и вышли.

Из соседней комнаты они наблюдали за происходящим через одностороннее зеркало. Они увидели, что Октябрь сел рядом со Снайдерсом с сочувственным выражением лица, сцепив кисти рук на столешнице. Потом он выложил свой козырь:

— Виллем, я вырос в Бишопс-Лэвис, примерно в таком же квартале, как и ты. Я сам знал горе и понимаю, что такое боль. Тебе очень больно и плохо… Жизнь несправедливо обошлась с тобой. Тебе пришлось очень тяжко. И я тебя не виню, говорю тебе, никто тебя не винит. Ты побывал в аду. И чем дальше, тем больше все запутывается…

— Он молодец, — заметил Бучинги.

— Да, — отозвался Яуберт.

— Виллем, я понимаю, в глубине твоей души до сих пор сидит тот ребенок. Он спрашивает: «Неужели все не могло сложиться по-другому? Почему я не мог вести нормальную жизнь?» И вот, Виллем, я говорю тебе: все еще может измениться. Если ты поможешь нам сегодня, я добьюсь, чтобы государство оплатило тебе пластическую операцию. Мы положим тебя в лучшую клинику страны, к врачам, которые сумеют все исправить. И мы вернем тебе жизнь, Виллем. Ты получишь ее назад.