Деон Мейер - Кровавый след

— Милла слушает, — осторожно сказала она.

— Жареная картошка в «Выборе рыбака» всегда золотистая, хрустящая, очень горячая и свежая, а хек прямо тает во рту. И вечер сегодня чудесный.

— Что жителю Фри-Стейта известно о хеке, тающем во рту?

— Абсолютно ничего, я просто надеялся, что ты не сумеешь устоять, услышав такие поэтичные сравнения.

— Они пробуждают воспоминания…

— Мы, уроженцы Фри-Стейта, люди простые. Это значит «да»?

— Где находится «Выбор рыбака»?

Квинну переслали фотокопии страниц дневника Миллы Страхан. Вначале на его мониторе появились записи, сделанные в последнюю неделю.

Квинн прочел о ее первой встрече с Беккером — вечером в пятницу, на танцах.

Беккер ловко все устроил!

Квинн читал о сомнениях Миллы, понял, что вначале ее мучили угрызения совести, а потом она втянулась. Перешел к началу файла, перечел записи за последние полгода. Тогда она была еще домохозяйкой. Одинокой. Потерянной. Двигаясь по словам, как по следам, Квинн прочел о ее стремлении к свободе, записи о том, как она устроилась в ПРА, как она намерена бороться за сына. Он читал самые ее интимные мысли, следил за ее постепенным пробуждением.

Несмотря ни на что, Милла ему нравилась. И он все больше убеждался в ее невиновности. Она оказалась случайной щепкой, подхваченной мощным вихрем операции «Шавваль».

Потом зазвонил телефон.

— Беккер только что звонил мисс Дженни. Они снова идут в ресторан.

Рейнхардт Ронн лежал на кровати. Анси, глава администрации в Объединенной рыболовной компании, положила голову ему на живот. Она курила сигарету, держа пепельницу на бедре.

Он сказал:

— По-моему, не так давно здесь с тобой был один мой старый приятель.

— Кто?

— Шахид Осман. Из Кейптауна.

— Ты знаешь Османа?

— Если честно, знакомство у нас в основном деловое. Вчера я разговаривал с ним по телефону и случайно обмолвился, что я в Уэлвис-Бэй. Он сказал, что месяц назад тоже приезжал сюда по делам. Оказывается, он ведет дела с вашей компанией.

— Мир тесен, — заметила Анси.

— Я даже не знал, что он импортирует рыбу.

— Нет, рыба его не интересует.

— Вот как?

— Как по-твоему, чем занимается Осман?

— Импортом, — нарочно туманно ответил Ронн.

— Нам он сказал не так. Он назвался брокером. Перекупщиком.

— И что он перекупает? Рыбу?

— Нет. Корабли. Он купил одно наше судно.

Они сидели в ресторанчике на Ватерфронте, у причала номер четыре. В спокойной воде залива отражались тысячи огней. Милла слушала Лукаса Беккера. Он говорил негромко, мирно, спокойно. В его интонации Милла уловила легкий намек на самоотрицание — как будто и он сам, и его жизнь имели значение только в свете ее интереса. Она сразу поняла, что они настроены на одну волну. Он как будто излучал тепло.

— Расскажи о раскопках, — попросила она, как будто никогда ничего не знала о них.

Он сказал, что раскопки принадлежат к числу самых волнующих испытаний в его жизни.

— Почему?

— Тебе будет скучно.

— Не будет.

Прежде чем приступить к рассказу, он еще немного поел. Потом спросил:

— Доводилось ли тебе бродить по равнинам Фри-Стейта и гадать, как они выглядели сто тысяч лет назад? Случалось ли тебе, гуляя в вельде, заметить, как на земле что-то блестит, нагнуться и посмотреть, повертеть непонятную находку в руке? Осколок страусовой яичной скорлупы, гладкий на ощупь, с крохотной дырочкой посередине… Не думала ли ты, кто носил это на шее? И каково было жить в те времена, когда газели тысячами носились по саванне, когда люди по ночам разводили костры, чтобы отпугнуть львов, в тех местах, где теперь бродят стада овец или коров, куда пришла цивилизация. Ты когда-нибудь задумывалась, почему этот мир, эта Африка так проникает нам в душу, хотя наши предки приехали сюда из Европы? Я начал интересоваться такими вещами давно, лет с семнадцати-восемнадцати. С чего начинается любовь к родному краю? Почему нам хочется владеть этой землей? Почему у африканцев, и особенно африканеров, буров такая сильная связь с землей, такая глубокая тоска по земле? Особенно — по фермам. Откуда что взялось? Почему мой отец так мечтал о ферме? Я попытался найти ответы на мучившие меня вопросы и в конце концов понял, что наша тяга к земле — явление сравнительно новое. Ему всего десять или двенадцать тысяч лет. До того люди скитались, были кочевниками, охотниками, собирателями; они бродили по всей планете, шли за источниками пищи. Тогда вся земля принадлежала нам. Двести тысяч лет, если смотреть только на человека разумного, хомо сапиенс. Два с половиной миллиона лет, если рассматривать и человека умелого, хомо хабилис. Мир был нашим домом, мы стремились к новым горизонтам. Стремление к свободе, к движению заложено в наших генах, служит движущей силой. И вот восемнадцать или четырнадцать тысяч лет назад носители кебарской культуры из Леванта начали изготавливать орудия труда. Они стали предшественниками натуфийской культуры…