Дженнифер Ли Кэррелл - Шифр Шекспира

— А еще я заметила, что «перекликается» — не значит «копирует». С другой стороны, у графа были и образование, и опыт. Известно также, что он сочинял пьесы, хотя все они были утеряны. Зато некоторые его стихи сохранились. Они очень неплохи и вдобавок составлены в необычной шекспировской манере, хотя и не все. Что интереснее всего, в текстах пьес кое-где есть намеки на фамилию Вер.

— Вроде «vero nihil verius»?

— Да, только на английском. Акценты на словах «never», «ever», «every» [34] Никогда, когда-нибудь, каждый (англ.) . и так далее. Мой любимый ребус — предисловие к «Троилу и Крессиде»: «A Never Writer to a Never Reader» (от вымышленного писателя — вымышленному читателю). Если немного сместить пробелы относительно букв, получится: «An Е. Ver Writer to an E. Ver Reader» (от Вера-писателя — Веру-читателю).

— Круто.

— Вряд ли, — кисло отозвалась я. — Взгляни на контекст. Представляешь, сколько раз Шекспир использовал слово «когда»? Порядка шестисот. Я проверяла. А «каждый» встречается около пятиста. Если взять «никогда», получишь еще на тысячу больше. Добавь англоязычные «правда» и «истина», и выйдет три тысячи слов в различных сочетаниях. При такой частоте неудивительно, что некоторым фразам может быть вменен второй смысл. Но если этот второй смысл закладывался туда изначально и если автор любил каламбуры, как по-твоему, разве не встречались бы они чаще раза-двух на три тысячи слов?

— Все равно звучит круто.

— Если тебе понравился фокус с предисловием, тогда ты оценишь строчку из сонета: «И кажется, по имени назвать меня в стихах любое может слово». Если взять «ver» от «every» и перенести в конец фразы, то «Every word», то самое «любое слово», превратится в «Eyword Ver». Отсюда рукой подать до «Edword Vere» — Эдварда Вера.

— Разве это не жульничество?

— Пожалуй. Но ведь в стихе и не говорится о точном совпадении. «Кажется» подразумевает всего лишь сходство. Так, «Eyword Ver» всего-навсего похоже на «Edward Vere».

— Очень умно.

— Что ж, тогда можешь не обращать внимания на последнюю строку сонета — правда, другого.

— И что же в ней сказано?

— «Меня зовут Уилл».

— Ты шутишь!

Я покачала головой.

— И как выкрутились оксфордианцы?

— Сказали, что «Уилл» — одно из прозвищ Оксфорда.

— Чем же они объяснили?

— Главным образом концовкой сонета.

— Но ведь это порочный круг! Он ничего не доказывает!

— Скорее, не круг, а спираль, по которой скатываются в черную дыру заблуждения. Не то чтобы у критиков оксфордианства не было своих любимых дыр. Признаюсь, больше всего меня смущает в Оксфорде то, что он был неприятен как личность — ненадежный, бесчестный и недобрый. Конечно, гениальность может соседствовать с дурным характером, даже жестокостью. Пикассо и Бетховен тоже были не подарок. И все же хочется верить, что создатель Джульетты, Гамлета и Лира был человеком щедрой души. Конечно, главный минус для Оксфорда как кандидата — его ранняя смерть. Атенаида может хоть до посинения твердить, что даты ничего не значат. Это не так. Для одной-двух проходных пьес — возможно, они могут разниться на год или даже пять. Но сдвинуть всю библиографию Шекспира на десятилетие или больше? Ни за что!

— Почему бы и нет?

Огни салона потускнели. Я поплотнее закуталась в одеяло и, вытащив брошь из-под рубашки, стала крутить ее так и эдак на цепочке.

— Если кто-нибудь спустя четыреста лет возьмется изучать историю рок-музыки, как думаешь, сможет он ошибиться и отнести все творчество «Битлз» к эпохе пятидесятых? Взять его целиком от бесхитростных песенок вроде «Love me do» до кислотных речитативов «Come Together» и не моргнув глазом перетащить на десять лет раньше, а потом заявить, что даты ничего не значат? С учетом музыкальной среды — Элвиса Пресли, Бадди Холли, «Роллинг стоунз», «Крим», «Дорз» и так далее… Если б им было известно хоть что-нибудь о движении хиппи… Думаешь, кто-то смог бы?

— Хочешь сказать, неведение блаженно?

Я рассмеялась:

— Нет! Я хочу сказать, что большинство антистратфордианцев перерывают всю культуру английского Возрождения из-за одной-единственной тайны, одного воображаемого дерева — и не замечают леса.

— Так во что же ты веришь? — спросил Бен.

Я улыбнулась:

— Диккенс когда-то писал своему другу примерно следующее: «Великое утешение для нас, что о Шекспире так мало известно. Он — загадка, и я каждый день трепещу, боясь, как бы чего не обнаружилось». Пожалуй, я соглашусь с Диккенсом.

— А если обнаружится? Интересно, узнаем мы правду?