Дженнифер Ли Кэррелл - Шифр Шекспира

Бен устроился там, положив ноги на столик. Положение, которое он занял, позволяло следить за окном и дверью одновременно (а может, и стрелять). Пистолет покоился рядом. Бен листал Чемберса. Стекло из передней обложки он как- то вытащил, но пятно никуда не исчезло. Склонившись над книгой, он выглядел очень скульптурно — выразительное лицо, точно высеченное Микеланджело или даже Роденом. Правда, для полного сходства одежды было многовато.

— Роз рассказывала, что у Шекспира такой богатый язык из-за театральной нищеты в те времена, — произнес он, не поднимая головы. — Декораций тогда не делали. Только костюмы и мелочь из реквизита.

Я вздрогнула, чувствуя, что краснею. И когда он успел меня заметить?

— Слова — вот из чего создавались его миры.

— Интересно, хоть один из вас читал эту книгу? — Бен, нахмурившись, перевернул страницу. — Если верить старине Чемберсу, на лондонских сценах того времени можно было имитировать туманы, фонтаны и молнии с громом, устраивать дождь или фейерверки, хотя и не разом. В одном из театров даже был передвижной лес, который поднимался из потайных люков в полу. Не Джордж Лукас, конечно, но и не нищета голоштанная. Мой любимый трюк — с Плутоном, одетым в горящую мантию откровенной садисткой Судьбой, вот здесь. — Он отметил пальцем строчку в начале страницы. — «Юпитер спускается на орле, в сиянии радуги, меча молнии…»

— Ты, наверное, спас мне жизнь.

Его палец застыл на месте.

— Звучит как строчка из шлягера.

— Я не шучу.

— А я вот попытался.

— Ставлю «зачет». А теперь серьезно. Хотя бы ради тети, не ради меня.

Он оторвался от книги и откинулся в кресле, заложив руки за голову, лениво окинул меня взглядом. Мне вдруг представился сытый леопард, который, развалившись на дереве, следит за газелями.

— А ты уже готова отшвырнуть полотенце?

Стоило ему так сказать, и я тут же ощутила каждый дюйм злополучной махровой простыни, каждую петельку, каждый изгиб.

— Пока нет.

— Тогда и я отвечу тем же: пока нет.

Я плотнее запахнула полотенце.

— Все равно спасибо. За то, что берег меня до сих пор.

— Спокойной ночи, профессор, — ответил Бен с легкой улыбкой, опять склоняясь над книгой.

— Сам дурак! — огрызнулась я и поплелась назад в спальню, но у самого края кровати остановилась как вкопанная. Хотела попросить футболку — не улыбалось спать голой в соседней комнате с незнакомцем, чьим бы племянником он ни был… Нет, теперь сам черт не загонит меня туда с разговорами о наготе, даже самыми невинными. Я развязала полотенце, забралась под одеяло и, чуть только коснулась головой подушки, провалилась в сон.

Я будто бы проснулась (понимая, что все еще сплю), а кругом — холодный белый свет, запах моря и стена, уходящая вдаль. Впереди, немного сбоку, колышется перекошенная шпалера с изображением Венеры и Адониса, распоротая и запачканная кровью. Под ней, раскинув руки, лежит седовласый король с венцом на голове. Я нагибаюсь над ним. Он мертв. Ветви вытканных на шпалере деревьев колышутся на ветру. Мертвый король вдруг распахивает глаза, а его костлявые пальцы вцепляются мне в руку.

— Отмщения… — хрипит он. Но не успеваю я пошевелиться, как из-за спины у меня вырастает тень и тонкое лезвие врезается мне в горло…

Я очнулась в необъятной лиловой постели незнакомой комнаты, освещенной уныло и пасмурно. Должно быть, еще и вскрикнула, потому что в дверях мгновенно возник Бен.

— Что случилось?

— Ничего. — Я попыталась улыбнуться. — Просто кошмар приснился. «Гамлет».

— Что, правда? — Он выглядел озадаченно. — Трагедия в пяти актах?

— Скорее, второсортный ужастик.

Бен исчез за дверью, но скоро вернулся, чтобы кинуть мне футболку.

— Все равно пора вставать. Завтрак на столе, — добавил он и опять спрятался за дверью. Футболка была серой, без рисунка и меток, и, судя по складкам, еще недавно аккуратно сложенной. Я уткнулась в нее лицом. Она пахла свежестью, словно сохла в каком-нибудь альпийском саду. Я надела ее, и меня тотчас окутало тепло, а дурной сон отступил, как шипящая волна отлива.

В гостиной беззвучно мигал телеэкран, тихо звучал Вивальди, а стол источал ароматы жареной грудинки и корицы. Бен стоял у самого окна, глядя на реку.

— Тебе клюквенные гренки или яйца? — спросил он. — Хотя можно заказать заново, если ты рассчитывала на тосты с паштетом.

— Быть не может, — скривилась я. — Неужто в «Чарльзе» еще подают эту блевотину?

Бен повернулся.