— А обычно вы себе не нравитесь?
— Человек, который сделал этот набросок, знает ответ и на этот вопрос.
— И вот, по мере того как я изучал вас, ставни в ваших глазах постепенно открывались, и когда они распахнулись окончательно, я увидел вас именно такой. Ваша грусть и ранимость делают вас прекрасной. А может, наоборот.
— Наоборот?
— Я подумал: а может, именно ваша красота является причиной вашей ранимости и грусти?
— На этом рисунке я смотрю вправо, — произнесла она чуть охрипшим голосом. — На что я смотрю?
— На что-то, что для вас важно.
— Воздух, повеявший с той стороны, пошевелил мои волосы. Вам удалось создать ощущение, будто то, на что я смотрю, проходит мимо меня.
— Важные вещи часто проходят мимо нас.
Сиена торопливо взбежала по ступенькам залитой солнцем террасы и едва не споткнулась, не увидев Чейза за железным садовым столом, за которым они обычно встречались, перед тем как приступить к работе. «Наверное, я пришла слишком рано, — сказала она самой себе. — Он скоро появится». Однако прежде чем женщина успела сесть, она увидела слугу, направляющегося в солярий с большой миской в руках. Озадаченная, она последовала за ним. Когда она входила в солярий, слуга уже выходил оттуда. Теперь Сиена увидела и Чейза, склонившегося над миской, полной… яиц!
— Доброе утро, — улыбнулся он, увидев ее.
— Доброе утро. Вы собираетесь завтракать здесь?
— Я сегодня, возможно, не буду завтракать вообще. Мне не терпится поскорее начать. — Малоун взял из корзины одно яйцо, аккуратно разбил его и стал перемещать желток из одной половины скорлупы в другую, позволяя белку стекать в миску.
Все еще полагая, что он занят приготовлением завтрака, Сиена спросила:
— И как же вы собираетесь их готовить?
— Никак. Я собираюсь сделать с их помощью краску.
— Что?
Чейз выложил желток из скорлупки на бумажное полотенце и очень осторожно покатал его взад-вперед, чтобы стереть остатки белка.
— Как ловко у вас получается! — восхитилась Сиена. — Я бы уже наверняка раздавила этот несчастный желток.
— Поверьте, много лет назад, когда я еще только учился этому ремеслу, я испортил столько желтков, что хватило бы на омлет для целого города. — Большим и указательным пальцами он аккуратно взял желток и положил его в чистую плошку. — Хотите помочь?
— Да что вы, я же перебью все яйца!
— В данный момент нам именно это и требуется. Возьмите этот нож и проткните оболочку желтка. Аккуратно! Хорошо. — Чейз подождал, пока густая желтая масса вытечет в плошку, а затем выдавил остатки. — Держите! — Он протянул ей новое яйцо. — Помогите мне приготовить желтки.
— Но…
— Вы видели, как это делается. В худшем случае нам потребуются дополнительные яйца.
Сиена хихикнула.
— Вчера я рисовала пальцами, сегодня балуюсь с едой.
Сиена разбила яйцо и разделила его содержимое. Ее удивило чувство, которое она испытала, перекатывая нежный, податливый шарик желтка под тонким покровом бумажного полотенца. Он показался ей живым существом, которое нуждается в заботе и защите. Когда Сиена переложила его к себе на ладонь, она удивилась, какой он сухой на ощупь и как трогательно подрагивает в ее руке.
— Спасибо вам, — сказала она.
— За что? — удивился Малоун.
— Я не помню, когда в последний раз испытала столь приятные новые ощущения.
Теперь настала очередь Малоуна смеяться.
— Если отделение желтков от белков в вашем представлении является столь волнующим занятием…
— Сколько желтков вам нужно?
— Восемь. — Он проткнул очередной желток.
— И что вы с ними будете делать?
— Вчера после ужина я вернулся сюда и растер краски, которые находятся теперь вон в тех банках.
Сиена посмотрела в том направлении, куда он указал. Белая, черная, красная, синяя, зеленая, желтая, фиолетовая и коричневая. Обычные цвета — все, кроме последнего, подобного которому ей еще не доводилось видеть, удивительно чистого и яркого.
— Какой необычный оттенок коричневого! — проговорила она.
— Сиена жженая.
Женщина поняла и от неожиданности даже вздрогнула.
— Да, это цвет вашей кожи, — сказал Чейз. — Придумывая вам имя, родители попали в самую точку. И так уж получилось, что это — мой любимый цвет.
Сиена перевела изумленный взгляд с краски на свою руку.
— Эта краска, — стал объяснять Чейз, — славится своими изумительными по яркости, прозрачности и выразительности полутонами, особенно подходящими для столь светлого способа живописи, как темпера.
Читать дальше