Бернар Миньер - Лед

7 июня 1993: Михаэль Леман, 17 лет

29 июня 1993: Людовик Аслен, 16 лет

5 сентября 1993: Марион Дютийоль, 15 лет

24 декабря 1993: Северин Герен, 18 лет

16 апреля 1994: Дамьян Ломе, 16 лет

9 июля 1994: Флориан Ванлоот, 17 лет

— Боже милосердный!

Рука Серваса дрожала, когда он положил список на стол и в круге света от лампы оказались семь фотографий, наклеенных на маленькие картонные вкладки. Семь улыбающихся лиц. Одни смотрят прямо в объектив, другие куда-то в сторону. Он покосился на Ирен. Она стояла рядом, прямо как громом пораженная. Мартен сразу перевел глаза обратно на фотографии, и у него сжалось горло.

Циглер передала ему половину отчетов о вскрытиях и склонилась над второй. С минуту они читали молча. Все отчеты констатировали смерть от повешения, не считая двух. Один мальчик бросился со скалы, а другой, находясь под неусыпным наблюдением семьи, все-таки умудрился убить себя электрическим током в ванной. Эксперты не обнаружили никаких аномалий или темных мест. Картины так называемых преступлений были ясны. Все говорило о том, что дети отправлялись к месту гибели и совершали самоубийство в одиночку. Четыре вскрытия производил Дельмас с еще одним судмедэкспертом, которого Сервас знал как очень компетентного. После документов о вскрытиях они перешли к опросам соседей. Их показания, вне зависимости от свидетельства родителей, должны были помочь обрисовать личности жертв. Как всегда, в них хватало сплетен, недоброжелательных или просто гнусных, но в целом они обрисовывали портреты обычных подростков, за исключением одного трудного мальчика, Людовика Аслена, который был известен как склонный к неподчинению старшим и к насилию над своими товарищами. Самые эмоциональные свидетельства относились к первой жертве, Алисе Ферран. Ее все любили и единодушно говорили о ней как об очаровательной девочке. Сервас взглянул на фотографию. Курчавые волосы цвета спелой пшеницы, фарфоровая кожа, красивые глаза серьезно смотрят в объектив. Очень милое лицо, каждую черту которого, казалось, изваяла точная рука мастера-миниатюриста. Красивая шестнадцатилетняя девочка, а вот глаза выглядят старше. В них чувствуется ум и еще что-то такое… Или просто воображение разыгралось?

К трем часам утра они вдруг поняли, насколько их все это проняло, и Сервас решил, что пора отдохнуть. Он прошел по коридору в туалет, плеснул себе в лицо холодной водой, выпрямился и взглянул на себя в зеркало. Неоновая лампа мигала и потрескивала, едва освещая дверцы кабинок у него за спиной. Он слишком много съел и выпил у Сен-Сира, к тому же очень устал, и это читалось у него на лице.

На обратном пути Сервас остановился у автомата с горячими напитками и крикнул в глубину коридора:

— Кофе?

Его голос звонко разнесся в тишине. Из открытой двери в другом конце тут же отозвались:

— Маленький! С сахаром! Спасибо!

Интересно, есть ли здесь еще кто-нибудь кроме них и охранника внизу. Он знал, что жандармы расквартированы в другом крыле здания. Держа в руке стаканчик с кофе, Сервас прошел темное кафе, лавируя между разноцветными столиками, желтыми, красными и голубыми. За застекленной дверью, забранной толстой металлической решеткой, медленно падал снег, засыпая маленький сад, ровную изгородь, песочницу и пластиковую горку для детей жандармов, которые здесь жили. Дальше простиралась белая равнина, а за ней на фоне черного неба проступали горы. И Сервас снова подумал об институте, его обитателях и о Гиртмане. На мостике обнаружили его кровь. Что же это означает? Сен-Сир говорил, что всегда существует деталь, которая ни с чем не вяжется. Иногда это важно, иногда нет…

Была половина шестого утра, когда Сервас откинулся назад в своем кресле и заявил, что на сегодня хватит. Вид у Циглер был измученный и разочарованный. Они не нашли ничего, что подтверждало бы гипотезу о сексуальном насилии. Ни малейшей зацепки. В последнем рапорте Сен-Сир пришел к тому же заключению. На полях он сделал карандашную пометку: «Сексуальное насилие? Никаких доказательств». Однако следователь дважды подчеркнул эту пометку. В какой-то момент Сервас попытался заговорить с Циглер о «Пиренейских сернах», но она отказалась: слишком устала и сил на разговоры не осталось.

Она взглянула на часы и заявила:

— Думаю, нынче ночью мы уже ни к чему не придем. Надо хоть немного поспать.

— Согласен. Я еду в отель. Встретимся в конференц-зале в десять. А ты где будешь спать?

— Здесь. Один из жандармов сейчас в отпуске, и мне предоставили его квартиру. Администрация на этом экономит.