Следовало попытаться найти новую дорогу, которая была бы ближе и понятнее тому, кем он стал теперь. Стал из-за Бози, из-за тюрьмы, из-за приговора английского общества. Это цена, которую нужно было заплатить за то, что он прежде всего прятал от самого себя и уже потом от других. Прятал самым легким способом. Потому что, если ты постоянно в центре внимания, если все к тебе прислушиваются и верят безоговорочно во все, что ты говоришь, очень трудно дойти до самого себя. Никто не посмеет тебя проверить. Публика любит тебя за то, что видит на поверхности, и не нуждается в том, что спрятано в глубине, лишь для тебя одного.
И как Дориан Грей, его вечный герой, Оскар оказался в плену собственного образа. Не в состоянии двигаться. Заключенный в зеркалах…
Нужно было что-то делать. Но боль в ушах… Боль не позволяла ему ясно думать, мешала сосредоточиться.
Он приблизился к зеркалу. Оскар разглядывал себя тысячи раз, но никогда не видел таким, как сейчас. Мужчина сорока шести лет, которому можно было дать лет на двадцать больше. Может, он просто устал жить? А ведь он утверждал всегда, что Искусство выше реальности, что жизнь не может получить никакого знания от существования человека. Что только Искусство может быть руководством к действию, к жизни людей. Но теперь реальность, его собственная жизнь взяла верх над его Искусством. Или, возможно, над тем Искусством, каким его понимал раньше Оскар: Искусством внешнего проявления — каким ты предстаешь перед окружающим миром, а не кем ты являешься на самом деле. Но сейчас именно жизнь изменила его. Единственно возможным способом, драматичным и бесповоротным.
Сделанного не вернешь, но, быть может, он еще сможет вернуться к Искусству. Через жизнь, при условии, что она будет настоящей.
Оскару еще со школьных лет нравилось переводить с греческого. Он чувствовал этот язык как родной. И чтение редкой копии античной книги, которую ему дал его друг Робби, начинало захватывать его.
Оскар считал Робби своим ангелом-хранителем, а все, что тот делал для него, — знаком судьбы. Друг рассказал ему, что купил эту старинную книгу у странного человека, всадника, одетого во все белое, с филином на плече.
— Он сказал, что нуждается в деньгах, и в придачу к книге дал мне вот этот медальон.
Робби показал странный серебряный предмет: большой солнечный диск, внутри его была выгравирована гора в форме конуса, на вершине которой лунный серп.
Оскар взял книгу и протянул медальон Робби:
— Похоже на талисман, возьми его с собой в путешествие в Танжер. — Затем он вдруг передумал и стал рассматривать медальон внимательнее. — Знаешь, он что-то мне напоминает.
В тот же момент, когда он произнес эти слова, будто молния сверкнула в голове. Он подошел к шкафу, тому самому шкафу в его номере с ужасающими обоями, и открыл его. Вставил медальон в металлическую пластинку в форме солнца в основании шкафа, и перед ними открылся тайник.
— Пусто, но, кажется, идеально подходит для этой книги, чтобы сохранить ее.
— Да, этот человек велел хранить книгу как зеницу ока…
Когда Робби ушел, Оскар сразу же погрузился в чтение.
Текст не был подписан, но Оскару показалось, что он узнаёт стиль великого философа Платона. Это походило на приложение к его «Республике». После созерцания моря идей и мыслей Платон, или кто-то другой, описывал некое «иное место», где существовала возможность приобретения опыта аутентичности. Правды, которая давала власть не только превзойти человеческие возможности, но и управлять идеями и проявлениями их в свете более глубокой реальности.
Оскар снова начал думать о своей жизни, о тюрьме. О презрении, которое изливал на всех и которое вернулось ему сторицей. О том, что он сам приучил своих поклонников верить только внешним иллюзиям, следовать во всем моде и стилю во что бы то ни стало. Но не учел, что образ самого себя, который каждый строит в своем представлении, не считаясь с мнением других, подвержен постоянным мутациям. В одно мгновение то, что казалось принадлежащим тебе навсегда, — весь твой непоколебимый успех — одним дуновением ветра, переменой мнения оборачивался катастрофой. Цепью, которой был прикован Прометей. Той самой цепью, к которой Оскар еще чувствовал прикованным себя.
Лучше смерть. В сорок шесть лет.
Он отложил книгу. Стал снова думать о письме, адресованном Бози из тюрьмы. И ощутил себя наконец-то счастливым. Никогда в жизни он не написал бы таких вещей теперь. Никогда не попал бы в подобную ситуацию. Страдания закалили его. В его жизни больше не было места для Бози.
Читать дальше