Он, правда, и сам чувствовал некоторое неудобство: вроде все сделал правильно, как надо, но что-то не так… Потому все больше распалялся, заводил себя, краем глаза следя за мной – как отреагирую.
Я реагировал соответственно: многозначительно кивал, изрекал время от времени неопределенное «м-да-а» и как бы ненароком пару раз взглянул на щиток с часами. Мол, квиты, а дела у каждого свои – вот и мне скоро пора будет по своим делам, которые никак не пересекаются с делами Тихона.
Оказалось – пересекаются.
– В Москве им, сучарам, тесно стало! А?! Питер решили прибрать! Рынки – их! Валюта – их! Кооператоры – их! Бляди – их! Эх, судьба Беса хранит! Попадись он мне, встреться без свидетелей!.. Я, конечно, русски-балда, но я бы этому бесу такого хвоста накрутил! Пушкин бы слезами зависти облился!
– Ты о ком, Тихон? – что-то меня зацепило.
– О Бесе. В Москве окопался, гад. Плотно сидит, не достать. Вот и сидел бы! А то к Питеру лапы тянет!
– Какой Бес?
– Бес. Бесо. Сегодняшний Джемал – в его первой тройке, в чеченской.
– Бесо… Такой… лет сорок… Шрам тут… на щеке. Как у этого… ну, этого… художника.
– Не знаю никакого художника на хрен! Но, да, точно. Ты что, знаком?
Как сказать. Я вообще-то, по правде сказать, тоже не знаю толком никакого художника на хрен. Только благодаря Фэду Каширину и запомнил: Шемякин. По телевизору как-то показали, и дядя-Федор буквально влип: «Вот, гляди! Вот – человек! А я так, дерьмецо-с!». Из-за шрама только и запомнил. И внимание обратил на Бесо только из-за шрама. А так – мало ли «больших людей» в «Пальмиру» приходит. Мы мелких там не держим, да и сами костюмы носим не сорок четвертого размера.
– Бо-ольшие люди! Из Москвы! – предупреждающе шепнул мне… Резо Чантурия, тараща глаза, когда месяца три назад завалил к нам в «Пальмиру» с гостями (Да-арагие гости, Саша!»).
Дорогие гости выступили по полной программе – пальцы в перстнях, расплатились долларами, сняли курочек, вылакали море – ни в одном глазу, за пять штук подбивали добровольца на «Вильгельма Телля» (Олежек Драгунский чуть не согласился, жаден, падла… но Юрка Христом-богом умолил оказаться). «Вильгельм Телль» – понятно, да? Человек с яблоком на макушке у стены, а гости в него нож бросают.
Обнимались, помнится, они – Резо и Бесо.
– Ну так что?! Знаком с ним?!
– Виделись. Разок. Не по делу. Давно… Тихон, а почему – Бесо? Он, ты же сказал, чечня.
– Да все они повязаны! Чантурию знаешь? Реваза?
Фокус! Покус! Уж кого-кого…
– Перестрелку в «Садко» помнишь? Когда Ренделя положили? Ну! Мои бойцы уже решили – наповал, но все-таки погрузили в машину и – к доктору. Вот Чантурия Ренделя и сшивал. Бойцы чуток перестарались: наставили стволы и с прицела не снимали, пока операция не закончилась. Но Реваз этот – мужик! Не дрогнул, сшил, из могилы вытянул. А Рендель нам живой нужен был, поспрошать хотелось у него, не он ли стрельцов в «Садко» привел? Имелись, понимаешь ли, основания… – Тихон смолк. Судя по отрешенности, мысленно восстанавливал прошедшее-ушедшее, брезгливо пошевелил челюстью.
– Ну и?..
– Что? А-а-а… Ссучился, говнюк!
– Чантурия? – я-то понял, что речь не о Резо, но мне важнее было направить мысли Тихона в нужное русло.
– Почему – Чантурия?! Рендель, царствие ему небесное.
– Его же сшили, ты сказал.
– Сначала сшили. Потом опять распороли.
– А Чантурия?
– Что – Чантурия? А! Это я к тому… пока ребята его на мушке держали, он все приговаривал… Знаешь, как доктора приговаривают за работой?
Я молча кивнул: еще бы! не далее как вчера! бр-р-р!
– Вот он и бормотал, чтобы ребятки мои не перенервничали, не выстрелили сдуру. Мол, больному очень плохо, но скоро больному станет хорошо, вот и друзья больного очень за него переживают, а когда за хорошего человека друзья переживают, хороший человек быстро поправляется, а у него, у Чантурии, тоже большие друзья, наверное даже знакомые, у него среди друзей даже Бесо есть, очень хороший человек, из Москвы… Короче, как бы предупреждал: свой, свой я.
Я глянул на часы уже демонстративно – запас времени был еще весьма солидный, но требовалось показать Тихону, что тема меня не очень-то занимает (если бы!).
– Торопишься, Саша?
А вот обидеть Тихона никак не хотелось. Он и не подал вида, что задет. Но я-то ощутил. И чтобы загладить неловкость, предложил:
– Не откажешь хлопнуть по рюмочке? Мне в «Пальмире» надо быть…
– По делу?
– По личному.
– Отчего ж не хлопнуть.
Читать дальше