Уильям Айриш - Я вышла замуж за покойника

Элен не могла представить, как можно обсуждать это с кем-нибудь.

— А они рады этому? — имея в виду родителей Хью, поинтересовалась Элен.

— Еще как. Просто умора. Представляешь, первый внук или внучка. Они даже не спрашивали, хотим ли мы приезжать. Приезжайте, и все тут.

Пэт загасила окурок под тонкой струйкой воды из крана.

— Готова? Пойдем обратно? — предложила она.

Обе были заняты мелочами. Вся жизнь состоит из череды мелочей. Потом вдруг врывается что-то огромное. И что тогда остается от мелочей, куда они деваются?

Элен поворачивала ручку замка, который, войдя, заперла за собой Патрис. Патрис немного задержалась, укладывая что-то в сумку. Ее смутные очертания отражала хромированная поверхность стенки. Мелочи. Мелочи, из которых складывается жизнь. Мелочи, которые обрываются…

Чувства обманули Элен. Они не успели совпасть по времени со случившимся. Сначала возникло мимолетное ощущение, будто что-то неладно с дверью, что она целиком сдвинулась с места. Просто оттого, что Элен взялась за ручку замка. Будто девушка потянула всю ее на себя, и дверь вместе с рамой, петлями и всем прочим валилась на нее. И в то же время этого не случилось, дверь не отделилась от стены. Вторым мимолетным ощущением, тоже обманчивым и тоже длившимся доли секунды, было — будто вся стена целиком, вместе с дверью и всем остальным, валится на нее. Но и стена не упала. Вместо этого все помещение как бы встало дыбом, переместилось таким образом, что то, что до этого было стеной, стало потолком, а пол, на котором Элен прежде стояла, вздыбился перед нею стеной. Дверь унеслась вверх, стала недостижимой и непреодолимой преградой.

Лампочки погасли, погас весь свет, но промелькнувшие в глазах картины были до того яркими и ошеломляющими, что они надолго застряли у нее в голове. Прошло сравнительно много времени, прежде чем Элен осознала, что находится в абсолютной темноте и ничего кругом нет. Лишь порожденные ужасом фантастические видения.

Возникло отвратительное ощущение, что рельсы из твердых стальных брусьев превратились в мягкие волнистые ленты и что поезд все еще следует их капризным изгибам. Вагон, казалось, прыгал вверх и вниз, как в рисованном кино, и эти прыжки становились все чаще и чаще. Издали неумолимо нарастал скрип и скрежет, напомнив ей виденную в детстве домашнюю кофемолку. Но та, в отличие от нынешней, не затаскивала тебя в свою пасть, размалывая все, что попадалось по пути.

— Хью!

Казалось, пронзительный крик исходил от самого искореженного пола. Он прозвучал всего лишь раз. Потом пол издавал только какой-то треск и гул. Были и более незначительные ощущения. Лопались швы на потолке, над головой изгибались металлические перегородки, пока квадратное пространство, в котором она находилась, не приняло форму палатки. Темнота на мгновение сделалась призрачно светящейся. Стало жарко и трудно дышать. Вокруг клубился мокрый молочный пар. Потом он рассеялся и снова наступила кромешная тьма. Где-то очень далеко мелькнул крошечный желтый огонек. Мелькнул и исчез. Наступила тишина. Ни звука, ни движения. Тихо, дремотно, далеко от всего. Что это? Сон? Смерть? Пожалуй, нет. Но и не жизнь. Она помнила жизнь; жизнь была всего несколько минут назад. Было много света, людей, движения, звуков.

Должно быть, сейчас наступило что-то еще. Какое-то переходное состояние, о котором до этого момента ей никто не говорил. Не жизнь и не смерть, нечто между ними.

Что бы это ни было, оно несло в себе боль; сплошную боль, ничего, кроме боли. Сначала боль была слабая, потом все росла, росла и росла. Элен попробовала пошевелиться, но не смогла. Ноги придавил лежавший поперек округлый, холодный предмет, похоже, оторвавшаяся водопроводная труба.

Боль все росла. Если бы Элен могла кричать, возможно, стало бы легче. Но она не могла даже этого.

Она прижала руку ко рту. Наткнулась на безымянном пальце на маленький металлический кружочек. Вспомнила — кольцо. Прикусила его зубами. Помогло, стало чуть полегче. Чем больше становилась боль, тем сильнее Элен впивалась зубами в кольцо.

Наконец она услышала собственный слабый стон и закрыла глаза. Боль ушла. Но вместе с нею исчезло все — мысли, чувства, страхи.

Снова с трудом открыла глаза. Прошли минуты? Часы? Она не знала. Хотелось спать. Мысли, чувства и страхи вернулись. Но боль не вернулась, кажется, пропала совсем. Вместо этого навалились апатия, усталость. Услышала, что тихо, жалобно, будто котенок, скулит. Она ли это?