Моника Фет - Сборщик клубники

Он любил старое кино. Прежде чем купить какой-нибудь DVD из новых, долго думал, сомневался. Он гордился своей коллекцией фильмов, равно как и библиотекой. Он считал, что у него хороший вкус: «Преступление и наказание» Достоевского, «Франкенштейн» Мэри Шелли, «Парфюмер» Патрика Зюскинда, «Кошачьи» Акифа Пиринчи.

Вот только смотреть фильмы он не мог — не было DVD-проигрывателя. Но диски все равно покупал. Владеть ими было ему необходимо. С ними он чувствовал себя спокойнее и увереннее. Порнографию он не любил, потому что эти книги и фильмы оставляли в голове пустоту.

Хорошие книги, плохие книги. Хорошие люди, плохие люди. Благодаря своей матери он научился понимать разницу между адом и раем, отличать Бога от дьявола. Благодаря ее отсутствию. Его суровое детство многому его научило. И какой бы образ ни принимало зло, он чуял его под любой личиной.

В мире было немного людей, похожих на него. Все это были люди искусства — писатели, художники, актеры, режиссеры. И он восхищался ими — издалека. С почтительного расстояния. Они были такие, как он, и все же другие. Люди высших сфер. Ему никогда не хватало духу для того, чтобы приблизиться к ним. Возможно, оно и к лучшему, поскольку подобное отношение ограждало его от разочарований. Иначе некоторые рисковали упасть в его глазах, как Хичкок или Клаус Кински.

Дистанция странным образом позволяла ему держаться рядом, предполагать родство душ.

Им были знакомы его сны, от которых ему с таким трудом удавалось пробудиться, его жгучие мысли, пожиравшие мозг. Их картины, книги, фильмы выдавали людей одержимых, страшных. Ему под стать.

Он часто думал, что это все равно что смотреть в зеркало. Видишь свое отражение, повторенное сотню раз. Как в зеркальном лабиринте в парке развлечений. Безумная бесконечность знакомого лица.

Он ощутил голод. Он порой забывал поесть, и лишь судороги в желудке заставляли его вспомнить о еде. Часы показывали без малого девять. Хорошо бы выбраться в кафе в деревне. Готовить не хотелось.

Готовить он вообще-то любил, и готовил неплохо (насколько это было возможно на двух маломощных конфорках, имеющихся в его распоряжении). Имей возможность, он выучился бы на повара и нанялся на какое-нибудь судно коком.

Тогда его жизнь была бы другой. Может быть, вид бесконечного водного пространства действовал бы на него умиротворяюще, делал бы его лучше. Но в глубине души он знал, что это самообман. От себя не убежишь, как ни старайся. Он боролся с собой до потери сил. И проиграл эту битву.

Он вышел в коридор и запер дверь. В коридоре никого не было, лишь шум доносился из-за дверей. Здесь жили по большей части репатрианты и сезонные рабочие, проводившие все вечера у телевизора. Паршивая у них была жизнь — ни нормальной работы, ни дома. Их браки быстро распадались, а если и нет, то дети все равно росли без отцов. На стене у выхода висели правила для проживающих: «В коридоре не курить. Телевизоры и приемники громко не включать. Входную дверь после 8 часов вечера запирать на ключ».

И так далее в стиле хозяйки — женщины лет сорока пяти, обладавшей громким, пронзительным голосом. Жизнь с мужем-алкоголиком оставила на ее лице глубокие морщины. Она за все отвечала и повсюду совала свой нос. У нее были тонкие губы с уныло опущенными уголками. Изредка раздавался ее сухой, отрывистый и безрадостный смех. От нее обыкновенно крепко несло смесью пота и приторных духов.

Он хотел было сорвать со стены листок с ее распоряжениями, но потом оставил как было, побоявшись, что испачкает чернилами пальцы. На улице в лицо ему ударила волна жаркого воздуха, почти такого же спертого, как у него в номере. Придется на ночь включить вентилятор, хотя его шум не даст ему нормально выспаться. Может быть, стоит съездить куда-нибудь, а не сидеть в кафе или в номере? В Кальм. Или в Брёль.

Он решил ехать в Брёль. Там можно и поужинать в кафе у замка, а потом и прогуляться по замку или вокруг одного из озер. С этой мыслью он сел в машину и включил двигатель. Пусть ему приходилось считать каждый грош, машину он не продавал, не желая поступиться свободой передвижений.

Он опустил стекло, хотя в салоне работал кондиционер. Свежий ветер, наполненный ароматом клубничных полей, ворошил ему волосы. Он сделал глубокий вдох. Иногда для счастья нужно совсем немного. Он включил радио. Тина Тернер. Почему бы и нет? И стал подпевать, отстукивая пальцем ритм по рулю. Это помогало забыться.