Уэйн Сэлли - Болеутолитель

Крови не было. Но седой пушок женских волос, тот, что так напоминал лунное сияние, задымился, коснувшись груди Хейда.

Преподобный Лэтимор вспомнил эти страшные передовицы в газетах, почувствовал запах паленого мяса и побежал быстрее.

Хейд смотрел на женщину сверху вниз с восторженным любопытством. Секунды ее последних мучений на пороге блаженства тянулись так, что запоминались все подробности. Когда ключицы сломались, ее голова вывернулась вправо и наполовину вошла в его грудь. Он никогда раньше не видел лиц жертв своего болеутоления.

Теперь он слышал за спиной прерывистое дыхание приближающегося человека. Пока лицо женщины растворялось в нем, Хейд сумел коленями втиснуть кресло между двумя мусорными баками.

Кости черепа Вильмы ломались с тихим хрустом. Исчезли глаза, и Хейд с надеждой подумал, что там, внутри, ей предстанет обворожительное зрелище, и тогда, быть может, тело ее прекратит так ужасно дрожать. Волосы вспыхнули напоследок голубым сиянием.

— Все будет хорошо, — прошептал Хейд старушке и ему показалось, что дряблый уголок губ, напоминавший спущенный воздушный шарик, погружаясь в раскаленную грудь, улыбнулся.

— Бабушка, где вы? — голос проповедника прозвучал очень отчетливо; Хейд понял, что тот сейчас все увидит.

Лэтимор остановился у первого бака и положил руку на крышку, переводя дух. В эту секунду Фрэнсис Хейд упал животом на туловище Вильмы Джерриксон. Ее торс вжался в него, как будто она была мягкой резиновой куклой. Затем он развернулся и сел в кресло.

— Эй, ну-ка остановись, парень! Бабуля, с тобой все в порядке? — проповедник шагнул вперед, вглядываясь в полутьму, готовый вступить в драку, если понадобится.

— Меня в жизни, конечно, называли по-разному, мистер, но вот бабулей — никогда! — Хейд надеялся, что его голос прозвучал убедительно.

Лэтимор растерянно оглядел, подслеповато щурясь, мужчину с пепельными волосами и серым незапоминающимся лицом, сидящего в инвалидной коляске.

— Я очень… э-э… очень извиняюсь… и, э-э, прошу меня простить, — проповедник ничего не понимал. — Дело в том… что тут была… э-э-э… эта женщина… и я… э-э… подумал…

Хейд улыбнулся.

— Да, — сказал он, — всегда найдется какая-нибудь женщина, но сегодня здесь только я.

Хейд уже успокоился. Его ладони-сковородки быстро остывали.

— Конечно, конечно, — священник был смущен. — Еще раз прошу простить, что потревожил вас.

— Ничего, — сказал Хейд.

— Я — преподобный Чарльз Лэтимор, вы, может быть, слушали мои проповеди? Я читаю их здесь на углу, а иногда в другом месте…

— Да, — Хейд чувствовал себя в кресле очень неуютно. Оно было слишком маленьким для него; он надеялся, что священник этого не заметил… — Ну, что ж…

Проповедник отступил на шаг.

— Сегодня будет холодно, так что может быть вам лучше провести эту ночь в нашей миссии на Пасифик-Гарден?

— Зовите меня Винс.

Черт побери, почему он так назвался?

— Ладно, Винс. Так как же?

— Нет, спасибо, со мной все в порядке. — Хейд заерзал в кресле, незаметно для собеседника заталкивая ногой ногу старушки за ближайший мусорный бак. — Спасибо за вашу заботу.

Преподобный Лэтимор знал, что если уличный бродяга отказывается от крыши над головой, тогда никто, ни священник, ни даже полицейский с дубинкой не могут заставить его изменить свое решение. Бездомные — самые упрямые люди…

Но он был готов поклясться, что видел, как похожий на этого мужчину человек вез старую женщину из «Марклинна» на инвалидной коляске сюда!

— Что ж, да благословит вас Господь, — мягко сказал святой отец.

— О, он уже сделал это, спасибо.

Священник пожал плечами в ответ на такой цинизм по отношению к Богу.

После того, как он ушел, Хейд досчитал до двадцати, потом издал вздох облегчения и вытолкал из-под себя еще одну старушкину ногу — остаток от стопы до колена.

Хейд почувствовал, что где-то потерял ботинок, но только сейчас заметил это. Ботинок валялся рядом. Хейд чувствовал себя обессиленным, но был по-прежнему напряжен, поскольку ушедший священник мог возвратиться. Он решил еще посидеть, подождать. В кончиках пальцев он ощущал покалывание, а посмотрев на руку, поразился тому, как судорожно сжимал подлокотники кресла.

Где-то прогремела электричка, потом снова наступила тишина; Хейд зачем-то принялся подталкивать ботинок, соскочивший с ноги старухи, взад-вперед, играя с ним.