Андрей Курков - Приятель покойника (сборник)

В какой-то момент, когда я был особенно глубоко погружен в свои мысли, послышался механический щелчок открывающегося замка. Скрипнула дверь, и я вздрогнул. В кухню заглянула Марина. Лицо ее было обеспокоенным.

– Ради бога, извините! Так получилось…

Странно, но никакой злости я к ней не почувствовал. Я поднялся из-за стола. Взгляд сам собой ушел на настенные часы.

Полпервого ночи!

– Он ничего не ел… – сказал я. – Совсем ничего… Я пойду, – и я снова посмотрел на часы, но теперь с каким-то недоверием и надеждой, что они ошибаются во времени.

– Он, наверное, вас испугался. Я об этом не подумала… Он ведь никого, кроме меня, еще не видел… Как же вы так поздно доедете?.. Я сама на такси вернулась… полчаса автобуса ждала… замерзла…

«А что же мне, здесь оставаться?!» – подумал я, подходя к вешалке.

Выходя, я услышал еще несколько виноватых «спасибо» и «извините». Сухо попрощался.

На улице было холодно и безлюдно. Я шел вдоль дороги, каждый раз с надеждой поднимая руку, когда меня догоняла какая-нибудь машина. Но редкие машины проносились мимо.

Около двух я пришел домой.

Лена уже спала. Ложась, я услышал ее сонное бормотание:

– Боже, какой ты холодный!

Проснулся я поздно, около одиннадцати.

Прислушался к тишине в квартире и понял, что я снова остался один. Наступила очередная пауза в наших с Леной отношениях. Сколько продлится она: традиционную неделю или дольше?

В этот раз наше свидание оказалось слишком коротким, всего четыре дня, и я подумал: не из-за моего ли позднего возвращения она так рано убежала, не разбудив меня и не дождавшись моего пробуждения. Обижаться на несостоявшийся совместный ужин с картошкой-фри было бы слишком по-детски, тем более, что она знала, где я и что делаю. Но ведь и она еще совсем ребенок, со всеми вытекающими отсюда заскоками и милыми причудами. И именно это, ее детскость, мне в ней и нравится.

На кухне я застал еще горячий чайник. С тщетной надеждой посмотрел на стол – никаких записок.

В общем-то ничего в этом удивительного для меня не было. Я уже хорошо чувствовал Лену. Было бы глупо ожидать от нее записки или даже письма – она напрочь была лишена необходимой для этого смеси романтики с сентиментальностью. Воля, решительность и страсть – вот на чем держался ее характер. Когда-нибудь она, может, станет идеальной женой для слабовольного мужчины. И будет его терпеть только ради того, чтобы было куда возвращаться после бурных и кратковременных романов. А пока… Пока я снова оставался один, во власти ожидания, полностью зависимый от неизвестного мне графика ее жизни. Но в это утро я не почувствовал себя слишком огорченным ее неожиданным исчезновением. Я был еще полон ею, ее поцелуями, ее страстью. Ощущение своеобразной сытости успокаивало меня.

Я решил провести этот день очень медленно, никуда не выходя. А для начала пустил в ванну теплую воду и зажег газ под чайником.

Прошло несколько дней, и я, к своей радости, заметил, что одиночество больше не имеет надо мной той власти, что прежде. Нет, жизнь моя не стала разнообразней. Я все так же пережидал привычное затишье, зная, что за ним последует. Но раздражения по поводу этого затишья я не ощущал. Однажды вечером, сидя за чашкой чая на кухне, я подумал, что в каком-то смысле сам стал «павловской собакой». Только на месте профессора Павлова была Лена, незаметно приучившая меня к ожиданию ее телефонного звонка. Может быть, она и не думала об этом, может, это получилось как-то само собой. Но я вдруг явно почувствовал в этот момент какую-то заданную экспериментальность в наших отношениях. И действительно, я уже столько раз с недовольством думал о непонятном мне «графике» наших свиданий, считая этот «график» ее жизнью. Я задумывался, чем заполняется ее жизнь в те дни, когда она не со мной? Крещатиком? В это слабо верилось. Крещатик мог забирать час, от силы два. Кроме того, в такой холод он мог бы и вообще отсутствовать в графике. Что будет весной, когда потеплеет и жизнь «оттает»? Сколько времени тогда отведет мне ее график? Об этом не хотелось думать, и я легко утихомирил эту мысль. И вернулся к мысли об эксперименте, в котором я принимал участие. Собака Павлова никогда не просила есть сама. Она ждала сигнала – зажигания лампочки. А я ждал другого сигнала – телефонного звонка. Мне стало смешно и забавно от этой мысли. «Впрочем, – подумал я, – в любых отношениях мужчины и женщины присутствует эксперимент, и самый большой из них – обычная семейная жизнь. Так что не я один должен был чувствовать себя “павловской собакой”».