Жан-Кристоф Гранже - Лес мертвецов

Однажды вечером семнадцатилетняя Мари не пришла домой. Мать, одна растившая двух дочерей, забеспокоилась. Обзвонила всех подруг дочери. Ее никто не видел. Никто не знал, где она. Телефонные звонки убаюкали Жанну. Борясь с тревогой, она считала шепотом: «Десять, одиннадцать, тринадцать…». Сестра спряталась. Это игра. Вот и все.

На следующее утро пришли какие-то люди. Они говорили о вокзале Курбвуа, о парковке под насыпью. В безлюдном месте между ними и нашли Мари. Полицейские считали, что тело перенесли туда на рассвете, но убили девушку в другом месте, и… Больше Жанна ничего не слышала. Ни воплей матери, ни того, что говорили полицейские. Она изо всех сил считала: «Двадцать, двадцать один, двадцать два…». Игра продолжалась. Надо только держать глаза закрытыми. Когда она их откроет, то снова увидит сестру.

Она увидела ее через три дня, в комиссариате, когда матери стало плохо. Полицейские хлопотали над ней. Жанна смогла потихоньку заглянуть в папку. Снимки тела. Труп лежал в тени парапета, руки и ноги поменяли местами, внутренности вытащили наружу, белые носки, детские чешки, обруч.

Жанна не восприняла эту сцену целиком. Только растр снимков. То, что они черно-белые. Светлый парик, закрывавший сестре лицо. Зато она прочитала. Фразы из полицейского рапорта. Там было написано, что смерть Мари наступила от асфиксии — она так и не поняла, что это значит. Что ее раздели. Что была произведена эвисцерация — еще одно незнакомое слово. Что ей отрезали руки и ноги и поменяли их местами: ноги приставили к плечам, а руки — к бедрам. Еще там было написано, что убийца устроил «зловещую мизансцену». Вот только что это такое?

«Тридцать один, тридцать два, тридцать три…» Так не бывает. Сейчас Жанна откроет глаза и увидит кору дерева. Обернется и окажется в безмолвном лесу. Мари будет где-то там, среди листвы. Надо только считать. Не пропуская ни одной цифры. Чтобы дать ей время спрятаться. Так будет легче ее найти…

Потом были похороны. Их Жанна пережила как сомнамбула. Приходили полицейские. С понурыми лицами, запахом кожи, одними и теми же вопросами. Затем мать стремительно опустилась. Через год неизлечимая наркоманка заплетающимся языком поведала Жанне, что она всегда была ее любимицей. «Ты родилась из хаоса, поэтому тебя я всегда любила больше…»

У Жанны и Мари были разные отцы. Отец Мари ушел, и о нем никогда не говорили. Отец Жанны тоже ушел, и о нем говорили еще меньше. Единственным наследством, которое он ей оставил, была ее фамилия — Крулевска. Много лет спустя Жанна попыталась узнать о нем хоть что-нибудь. Расспросила мать. Отец был поляком. Наркоман, называвший себя киношником и уверявший, что окончил Высшую школу кинематографии в Лодзи, ту самую, где учились Роман Полански, Ежи Сколимовски, Анджей Жулавски. Настоящий соблазнитель. И краснобай. В конце семидесятых он вернулся на родину. Больше они о нем не слышали.

Жанна была плодом случайной встречи двух хиппи в лучших традициях семидесятых. Парочку нариков свела кислота, а может, и шприц с герой. Они переспали. От их трипа родилась Жанна. Но, как утверждала мать, ее она любила сильнее, чем Мари. И теперь это обернулось против нее. Мари погибла из-за недостатка внимания. Мать невозможно было разубедить. А значит, во всем виновата Жанна. Избалованная любимица. Та, о которой позаботились. Она-то была в безопасности, а ее сестру расчленили…

«Сорок три, сорок четыре, сорок пять…»

Слова матери повлияли на решение Жанны больше, чем убийство Мари. Она ощущала себя обязанной. Это был ее нравственный долг. Перед Мари. Перед всеми жертвами женского пола. Перед изнасилованными. Перед женами, которых бьют мужья. Перед убитыми незнакомками. Она станет следственным судьей. Она настигнет подонков и именем закона потребует возмездия. «Пятьдесят четыре, пятьдесят пять, пятьдесят шесть…»

С этой мыслью она на «отлично» сдала выпускные экзамены в школе. С этой навязчивой идеей защитила магистерскую диссертацию. Одержимая той же манией, окончила подготовительный курс в Институте юридических исследований, затем поступила в Национальную школу судебных работников. Завершив образование, год провела в Латинской Америке, пытаясь избавиться от своего наваждения, но ничего не вышло. Она вернулась во Францию. Два года проработала в Лиможе, три в Лилле, прежде чем осесть в Нантере.

Ни на миг не забывая о своей цели.

Вернувшись в Иль-де-Франс, она извлекла на свет божий дело об убийстве сестры. Преступление было совершено в Курбвуа, подпадающем под юрисдикцию Нантерского суда. Она запросила досье из архива прокуратуры.