Жан-Кристоф Гранже - Лес мертвецов

Но после убийства их охватило страшное чувство вины. Тогда они отреклись от участия в злодеянии и установили новый общественный порядок. Так одновременно возникли экзогамия — запрет на обладание женщинами клана — и тотемизм как дань почтения умершему отцу. Тотемизм, экзогамия, запрет на инцест и отцеубийство знаменовали собой появление модели, общей для всех религий. И вместе с ней негативного, основанного на подавлении, фундамента всей человеческой цивилизации.

По мнению специалистов, в этом эссе неправильно все. Первобытной орды никогда не существовало. Никакого убийства отца тоже не было, как не было и описанных Фрейдом первобытных кланов. Человеческая эволюция заняла тысячи и тысячи лет, и никаких событий основополагающего характера не происходило и не могло происходить.

И тем не менее «Тотем и табу» остается культовой книгой. Лишним свидетельством тому стал Эдуардо Мансарена, соорудивший себе из ее экземпляров нечто вроде убежища. Больше всего в этой книге потрясает то, что, несмотря на ошибки, она выражает истину. Как такое возможно, чтобы ложная идея дышала правдой? Правдой более убедительной, чем любой установленный антропологами исторический факт, датированный методом радиоуглеродного анализа и поддержанный сонмом специалистов?

Жанна догадывалась, в чем тут дело. Гипотеза Фрейда была мифом. Эдипов комплекс — влечение к матери, убийство отца — всегда таился в глубине человеческой души. Всего лишь раз, всего лишь один раз человек переступил грань и тут же раскаялся в этом. Из этого раскаяния родились наши общества, наши религии. А если копнуть чуть глубже, то окажется, что именно в результате перехода к действию в нас сформировался цензор, именуемый совестью, — наше сверх-Я. Мы закопали в своей душе случившуюся катастрофу. Мозг взял на себя роль «судьи-надзирателя» — с тем, чтобы подобное никогда не повторилось. Впрочем, не имеет особого значения, произошло это событие на самом деле или нет. Важна тень, которую оно отбросило.

Каждый из нас хранит внутри себя исходный миф — с убийством, инцестом и каннибализмом. Каждый ребенок в фантазиях переживает эту допотопную историю. Каждый мальчишка подсознательно готов совершить непоправимое, но в последнюю минуту одумывается и отступает. И становится взрослым. Фрейд считал, что даже в физическом плане, на клеточном уровне, в нас хранится воспоминание об этом варварском убийстве. Своего рода генетическое наследство, которое он называл «филогенетической памятью». Еще одна пленительная идея. Первородный грех, впечатанный в нашу плоть, заключенный в наши гены…

Жанна бросила взгляд на часы: уже пять вечера. Пора возвращаться. Единственный — и главный — вопрос, на который ей следовало найти ответ, звучал так: что может быть общего между книгой «Тотем и табу» и расследуемым ею делом? Мифом о коллективном убийстве и безумием Хоакина?

Ее осенила еще одна идея. Уже совершенно бредовая. Вирус, проникший из загадочного леса, как-то связан с эдиповым комплексом. Возможно, что вызываемое им заболевание пробуждает примитивные инстинкты, высвобождает дикарское начало и блокирует человеческий мозг, выполняющий роль цензора…

Ей захотелось перечитать некоторые страницы, но света не хватало. Строки сливались перед глазами. Она поднялась и почувствовала головокружение. Надо что-то съесть.

Затем она отправится в больницу «Фонсека».

И допросит человека, ближе других подошедшего к злу, — Нильса Агосто.

Пока она жевала купленный quesillo — нечто вроде блина с расплавленным сыром — и добиралась до больницы, совсем стемнело. Ощущение было такое, словно над городом навис огромный и плоский серый камень. Она попросила таксиста высадить ее чуть поодаль, чтобы остаток пути пройти пешком и смешаться с толпой вечерних посетителей, выстроившихся в очередь перед воротами. Через прутья решетки она видела плоское одноэтажное здание, так похожее на карантинный барак. Еще неизвестно, кто в большей безопасности: больные, что находятся внутри, или прохожие, что остались снаружи.

Первый кордон она миновала беспрепятственно. Оставался второй. Охранники у дверей отделения, где лежал Нильс Агосто. Но их на месте не оказалось. Ушли ужинать? Она не стала доискиваться причин их отсутствия. В странах тропической зоны лучше всего принимать вещи такими, как они есть…

Она проскользнула в палату. В нос шибануло потом, лекарствами, болезнью. Духота стояла чудовищная. Электрическая лампочка светила еле-еле. Слишком много негативных воздействий на жизненно важные центры — Жанна вдруг почувствовала, что сама заболевает, как будто легла на еще не успевшие остыть простыни умирающего.