Жан-Кристоф Гранже - Пассажир

Осталось всего несколько миллиметров…

— Вера Святых Апостолов Петра и Павла и других Апостолов приказывает тебе…

Острие почти касается тельца ребенка. В этот самый миг плод поворачивает головку, и его огромные глаза вперяются во врачей. Он беспорядочно молотит кулачками, задевая стенку матки.

— Кровь святых мучеников приказывает тебе! Zmilujsie za nami!

Францишка вдруг выгибается, застав гинеколога врасплох. Игла протыкает внутриматочную перегородку и поражает второй плод. Он забился подальше и не двигается, представляя собой отличную мишень.

— Да чтоб тебя!

Врач вырывает шприц. Слишком поздно. Он задел сердце ребенка. Женщина, истекая слюной, отплевываясь, всхлипывая, продолжает молиться. Она сложила ладони над своей утробой.

Выживший близнец на экране как будто усмехается.

Зло победило…

Кубела резко просыпается. Целых несколько секунд он чувствует себя совершенно потерянным. Он падает в пропасть без конца и начала. Затем прилив адреналина возвращает ему ясность мысли. Странное ощущение. Смесь прозрения и путаницы в голове.

— Все было не так, — шепчет он.

Он срывает с глаз повязку. Яркий свет прожектора заставляет его вскрикнуть от боли. Рефлекторно он прикрывает глаза кулаками. Нет сил разлепить веки. Сияние ослепляет его.

Все было не так… Это он знает. Ведь он врач. И прежде всего, такую нервную пациентку оперировали бы только под общим наркозом. Кроме того, прописанные ей перед операцией антиспазматические средства полностью парализовали бы матку. Наконец, перед редукцией плод обязательно обезболивают. Невозможно себе представить, чтобы он буянил так, как в этом сне.

И тем более поворачивал голову к экрану.

Он медленно отводит руки и смотрит на свет. Жмурясь, различает очертания комнаты, яркое сияние прожектора. И на этом слепящем фоне видит закрепленную на штативе видеокамеру.

И сразу все вспоминает.

Кошмар — это пустяки. Важно только то, что он мог вытворять во сне. Подозрение, что он ведет двойную жизнь. Решение замуровать себя в этой комнате. Камера, которую он включил, прежде чем заснуть, чтобы захватить другого на месте преступления. Чистый бред.

В этот момент он замечает, что в комнату попадает дождь. Врачебные записи, снимки УЗИ и остальные конверты, раскиданные по полу, перепачканные опилками и штукатуркой, шевелятся под порывами ветра. Быть того не может.

Ведь он забил досками окна и дверь.

Он опечатал ящик Пандоры.

Он поворачивает голову. Первое окно слева от него открыто, створки стучат на ветру. Сорванные доски раскиданы по полу. Словно дикий зверь — оборотень — выломал их голыми руками.

Кубела не верит своим глазам. Он встает, чтобы проверить камеру. И каменеет. Он покрыт кровью. Едва высохшей кровью, пропитавшей его рубашку. Он приподымает ткань. Ощупывает себя. Он не ранен. На нем ни царапины.

Это чья-то чужая кровь.

Он сорвал камеру со штатива, но не сразу сумел переключить ее в режим просмотра. Обратил внимание, что руки у него не испачканы кровью, и ощутил смутное облегчение. Поискал в памяти просвет, намек, хоть какие-то обрывки воспоминаний. Ничего.

Ускоренный просмотр. Начало выглядело комично. Все его движения казались торопливыми и дергаными. Вот он укладывается на пол и засыпает, укрывшись белым одеялом. Потом на экране ничего не происходит, как будто запись поставили на паузу. Но нет. Время от времени Кубела вздрагивает, поворачивается, меняет положение.

Но не просыпается.

Он проверил датчик времени. Шла девяносто четвертая минута записи, и ничего не менялось. На сто второй минуте в поле обзора камеры появились врачебные записи и снимки. Ветер. В комнате кто-то был. Кубела остановил быстрый просмотр и отмотал несколько секунд. Ничего не видно, но слышны удары по окну — звон стекла, — затем грохот выломанных, сорванных, пропихнутых внутрь досок.

Все творилось вне поля зрения. Он рефлекторно подвинул камеру, словно этим движением мог изменить ракурс съемки.

В этот миг на экране возникла рука в перчатке.

И снова ничего.

Чернота.

Незваный гость остановил съемку на сто пятой минуте. Кубела снова нажал на быструю перемотку — вдруг таинственная рука вновь включит запись? Но нет. Он поднял глаза и едва ли не удивился, не обнаружив самого себя там, где спал.

Кто входил в комнату?

Кому было известно это убежище?

Он выключил прожектор и включил верхний свет, не такой яркий. Закрыл окно. Руки и ноги плохо слушались его. Все тело ломило. Это и пугало его, и успокаивало. Раз здесь побывал кто-то другой, сам он, быть может, и не убийца. Вероятно, существует еще какое-то объяснение…