Виктор О`Рейли - Забавы Палача

Уитни все еще стоял прямо, но там, где было его лицо и волосы, ничего не осталось. Из его головы фонтаном хлестала артериальная кровь; она лилась по его телу и пятнами растекалась по воде внизу.

Потом человек с пистолетом спустил курок. Первый выстрел сшиб тело в воду в облаке розовых брызг. Человек продолжал стрелять в то, что кучей лежало у его ног, пока в пистолете не кончились патроны. Потом достал из кармана новую обойму и передернул затвор, чтобы дослать патрон в патронник и снова изготовиться для стрельбы. Он оглянулся на меня. Другой что-то сказал ему, и они вместе пошли прочь и скрылись в лесу.

Кадар поднял глаза на доктора Поля.

– А теперь я хотел бы немного отдохнуть, – сказал он.

Выйдя из издательства, они поймали такси, забрали с вокзала вещи Фицдуэйна и поехали на расположенную неподалеку Лимматштрассе, где жил Гвидо.

Река Лиммат тускло отсвечивала сталью в вечерних сумерках. Был час пик, и потоки машин тянулись медленно, однако дело обходилось без заторов. Трамваи были полны возвращающихся домой людей с усталыми лицами.

Свернув на Лимматштрассе, они миновали какую-то фабрику или склад, выглядевший так, будто у его стен разыгралась маленькая война. Здание было испещрено надписями, на нем болтались флаги. Земля была усыпана камнями и прочими метательными снарядами. Весь дом вместе с участком дороги был обнесен колючей проволокой. Полицейские – некоторые просто в форме, а некоторые в полном снаряжении для подавления мятежей – занимали все стратегически важные точки. Вне огороженной площади кучками стояли люди; они наблюдали за происходящим и разговаривали между собой.

– Обрати внимание, – сказал Гвидо, – как удачно я выбрал место для жилья. Теперь мне легко попасть на войну даже при нынешнем состоянии здоровья – для этого надо пройти всего каких-нибудь триста метров.

– А что это за дом? – спросил Фицдуэйн.

– Это Дом независимой молодежи, чьи обитатели – страшно несговорчивый народ, – пояснил Гвидо. – Я расскажу тебе о нем за коктейлем. – Казалось, он был доволен. – Что, Хьюго, не ожидал увидеть такое в нашей мирной Швейцарии?

– Нет, – ответил Фицдуэйн.

Квартира Гвидо находилась на третьем этаже. Едва он достал ключ, собираясь сунуть его в замочную скважину, как дверь открылась сама. На пороге стояла симпатичная брюнетка лет тридцати с лишним – весь ее вид говорил о внутренней собранности и целеустремленности. Она обняла Гвидо, а он положил руку ей на плечо.

– Это Кристина, – сказал он. – Она следит, чтобы я хорошо себя вел; считает, что за мной нужно присматривать, словно я сам себе и яичка не могу сварить. – Он поцеловал ее в лоб, а она в ответ сжала его руку.

Квартира была просторной и удобной. Гвидо провел Фицдуэйна к себе в кабинет и налил обоим по стаканчику сухого белого вина.

– Вообще-то сейчас мне положено в поте лица трудиться над салатом, – сказал он, – но Кристина знает, что нам нужно поговорить. На сегодня она освободила меня от домашних хлопот.

– Очень милая женщина, – сказал Фицдуэйн. – Вот уж не думал увидеть тебя в роли примерного семьянина.

– Все вышло довольно неожиданно, – сказал Гвидо. – Но если б я знал, до чего это приятно, я не стал бы так затягивать с первой попыткой.

– Но ведь эта попытка у тебя не первая, – сказал Фицдуэйн. – Или ты забыл?

Медля с ответом, Гвидо посмотрел ему прямо в глаза.

– Нет, не забыл, – наконец произнес он. Оба они немного помолчали; потом Гвидо заговорил снова.

– Я тут разыскал кое-что о Беате фон Граффенлаубе, как ты просил. Смотри, дружище, – человек он непростой. Если ты вздумаешь ему перечить, можешь вылететь из Швейцарии в два счета.

– Да ну?

– Фон Граффенлауб – очень влиятельная фигура. А влиятельные швейцарцы не любят, когда их делами интересуются люди со стороны. Если кто-нибудь начинает раскачивать их лодку, его отправляют за борт. Только и всего.

– А что значит раскачивать лодку?

– Сложно сказать. Иногда заранее и не угадаешь, – пояснил Гвидо. – Ведь правила устанавливают они. Это их страна.

– Но и твоя тоже, – заметил Фицдуэйн.

– Если судить по паспорту, то да, но фон Граффенлауб сумел отхватить себе добрый ее ломоть, чего обо мне никак не скажешь. Вот в чем разница между нами.

– Ты говоришь о ваших перспективах?

– Конечно, и о перспективах тоже, – согласился Гвидо. – Но главным образом я говорю о власти – о реальной власти. – Он весело улыбнулся. – О той, которую никто не любит испытывать на себе, – добавил он.