Виктор О`Рейли - Забавы Палача

– Вот и конец всему, – сказал он, отодвигая тарелку. Потом посмотрел через стол на Фицдуэйна и благожелательно улыбнулся.

– Я посоветовал бы вам не относиться к самоубийствам чересчур серьезно, – сказал он. – В последний год тот небольшой район Корка, который находится в моем ведении, поставлял мне по одному повешенному каждые две недели. Какой-нибудь несчастный малый решает сделать последний жест, чтобы его заметило все человечество, а добивается только одного – на несколько часов обеспечивает работой пару-тройку государственных служащих.

Фицдуэйн ухмыльнулся.

– Интересная точка зрения.

– Но вас это не убеждает?

Фицдуэйн отхлебнул портвейна и, чуть помолчав, ответил:

– У меня есть свои причины заниматься этим делом. И в первую очередь для меня важно не то, как Рудольф покончил с собой. Важно, где и почему. Он сделал это у меня на пороге.

Бакли пожал плечами. Следующие несколько минут он целиком посвятил дощечке с сыром; потом вернулся к теме самоубийства.

– Это загадочная штука, – сказал он, – и мотивы почти всегда остаются невыясненными. – Он ухмыльнулся. – Мертвецы – народ неразговорчивый. В пятидесятых годах лондонцы исследовали примерно четыреста случаев самоубийства и обнаружили, что около половины из них явились результатом физического или психического недуга. Однако я должен сказать вам, что Рудольф был абсолютно здоров, у него не было ни раннего рака, ни венерической болезни или чего-нибудь в этом роде, а материалы, которые ко мне поступили, позволяют отмести и психическое расстройство. Стало быть, остается то, что исследователи именуют социальными и личными факторами.

– А что, собственно, под этим подразумевается?

– Повесьте меня, если я знаю.

– Господи Боже! – пробормотал Фицдуэйн.

– Статистика самоубийств, – продолжал Бакли, – оставляет желать много лучшего. К примеру, если верить тому, что пишут, в Ирландии самоубийств поразительно мало. И я задаю себе вопрос: так откуда же берутся все эти трупы, над которыми я работаю? Неужто жители Корка больше других любят накладывать на себя руки? – Он покачал головой. – Все дело в том, что люди стесняются самоубийств. Потому они и придумывают лживые цифры. Самоубийца считается позором для семьи. Не так уж давно – а именно, в тысяча восемьсот двадцать третьем году – одному лондонскому самоубийце вогнали в грудь кол и похоронили на перекрестке в Челси. Замечательный пример того, как общество выражает свое неодобрение.

Фицдуэйн поставил свой бокал.

– Давайте вернемся к Руди. Не заметили ли вы в нем самом или в обстоятельствах его смерти чего-нибудь необычного – все равно чего?

– Чего-нибудь? – спросил Бакли. Фицдуэйн кивнул. Графин с портвейном был уже выпит. Они вышли из опустевшего ресторана и направились в уютный закуток, примыкающий к бару, чтобы напоследок пропустить перед камином по рюмочке бренди. Фицдуэйн был рад, что сегодня уже не надо никуда ехать – он снял здесь номер на ночь. И как только Бакли умудряется держаться прямо, влив в себя такое количество алкоголя? Видимо, это было его маленьким секретом. За исключением румянца на щеках патологоанатома и его заметно приподнятого настроения, ничто не напоминало о выпитом им за обедом вине. Дикция его по-прежнему оставалась безупречной.

– Так, значит, чего-нибудь? – повторил он.

– Мне нужна какая-нибудь зацепка, ключик, – сказал Фицдуэйн.

Бакли взял кочергу и принялся ворошить дрова в камине. Фицдуэйн ждал, почти не притронувшись к своей рюмке с бренди. Вдруг Бакли встал, снял пиджак, закатал левый рукав рубашки и выбросил вперед руку. На миг Фицдуэйну показалось, что врач хочет ударить его: ведь бывают же люди, которые от выпивки становятся буйными.

– Гляньте-ка сюда, – сказал Бакли. Фицдуэйн посмотрел на протянутую к нему руку. На предплечье была вытатуирована голова оскалившегося бульдога в лихо заломленной военной фуражке; под ней стояло: “USMC [5] [5] Американская Военно-медицинская служба. , 1945”.

– Эмблема, приносящая морякам счастье, – сказал Фицдуэйн. – Я довольно часто видел ее во Вьетнаме.

– А у вас нет татуировок?

– Не замечал, – ответил Фицдуэйн.

– А знаете, как серьезно относятся моряки к этому бульдогу?

– Никогда над этим не задумывался, – сказал Фицдуэйн.

Бакли улыбнулся.

– Выбор бульдога в качестве эмблемы восходит к тысяча девятьсот восемнадцатому году. Тогда, во Франции, немцы прозвали наших моряков Teufelhunden – “дьявольскими псами”. Таким образом была отдана дань уважения их бойцовским качествам. В пору моей молодости в Ирландии трудно было найти работу, поэтому я поступил на службу в американский флот и был направлен военврачом к морякам. Мои подопечные наградили меня этой татуировкой. Она значит для меня больше, чем орден “Военно-морской крест”.