Коди Макфейден: Лик смерти

И он захохотал как сумасшедший.

Я задумалась об изменениях в почерке его преступлений. Он застрелил Халибартона после того, как заставил его написать стихотворение, однако пытал и кастрировал Гонсалеса.

— Это не имеет отношения к ритуалу, — объяснил Хуан. — Тут речь о страданиях. Я хотел, чтобы перед смертью они пережили страшные мучения. Физическая боль важна, не спорю, но их душевная боль для меня важнее всего. Аминь.

Безусловно, Сара была воплощением Хуана, но только в его глазах. Он разрушал ее жизнь, порождал предательства, заставлял существовать в постоянном ощущении кошмара, через который прошел он сам. Хуан не сомневался, Сара станет такой же, как он. Ни секунды не сомневался.

Впрочем, я-то знаю: Хуан ошибся. Хотя Сара нездорова, ее душевный недуг совсем иного свойства. Хуан — воплощение зла, Сара — нет. Я редко задумываюсь о черном и белом — специфика работы не позволяет, — а в данном случае готова поручиться. Душа Сары изранена, но жива.

Мистер Сам-знаешь-кто, упоминаемый на видео Варгаса, уже умер. Хуан давным-давно позаботился об этом. Он сбежал от своих поработителей в пятнадцать лет. А четыре года спустя выследил их и убил леденящими душу способами. Видео было всего лишь отвлекающим маневром, имевшим целью направить следствие по ложному пути. Хуан заплатил Варгасу за съемку.

— Он не сдох тогда только потому, — говорил Хуан, — что не задавался вопросом, зачем мне нужно видео. Он меня и не вспомнил. Представляете? Наркоманы воистину лишены любви Господа.

И вот теперь мы здесь. Хотелось бы знать зачем. Хуан — пропащий человек, заслуживающий и жалости, и гнева. Своими неестественно сияющими глазами он посмотрел на Бонни:

— Почему ты просила о встрече со мной, малышка?

В течение разговора Бонни оставалась безмятежной. Она словно вовсе не замечала Хуана. Бонни открыла блокнот, положила его на стол и начала писать. Я зачарованно наблюдала. Закончив, Бонни передала блокнот мне: дескать, прочти вслух.

— Она спрашивает, знаете ли вы ее историю.

Хуан заинтригованно кивнул:

— Конечно, знаю. Это вдохновляющий акт боли. Заставить ребенка смотреть, как насилуют и убивают его мать… шедевр, созданный настоящим художником, понимающим вкус страданий!

— Заткнись, скотина! — крикнула я, дрожа от ярости.

Бонни погладила меня по руке, забрала блокнот и снова принялась писать. Я с ненавистью смотрела на Хуана. Бонни улыбнулась мне и вновь протянула блокнот. Я прочла, и сердце замерло у меня в груди.

— Она… — я откашлялась, — она спрашивает, хотели бы вы узнать, почему она не говорит. Настоящую причину? Она считает, вы это оцените. — Я повернулась к Бонни: — Пойдем-ка домой. Не нравится мне эта затея.

Она вновь погладила меня по руке. Спокойная и невозмутимая. «Доверься мне», — говорили ее глаза.

Хуан облизнул губы. Уголки его глаз дернулись.

— Думаю, мне это очень понравится, — сказал он.

Бонни улыбнулась ему, забрала блокнот и стала писать. Потом протянула его мне, но прежде чем я начала читать, перехватила мой взгляд. В глазах моей девочки я увидела озабоченность и даже мудрость, несвойственные ее возрасту, и абсолютное спокойствие, словно она говорила: «Возьми себя в руки и ничего не бойся».

Я прочитала написанное — и все поняла. Мои глаза расширились от удивления, дыхание перехватило, а минуту спустя я залилась слезами. Я была близка к обмороку.

Хуан учуял мою боль, его ноздри затрепетали.

— Скажите скорее, — попросил он.

Я беспомощно взглянула на Бонни. Меня охватило отчаяние.

«Подарок Хуану? Так и есть. Ему это понравится… Но почему, почему Бонни хочет сказать ему эти ужасные, жуткие слова?»

Бонни подошла ко мне, отерла мои слезы. «Давай, — говорила ее улыбка, — доверься мне».

Я глубоко вздохнула.

— Она написала… — Я замолчала. — Она решила, раз ее мама не может говорить, значит, и она не будет.

Хуан был поражен не меньше меня, но по другой причине. Он открыл рот, откинулся на спинку стула и, едва дыша, быстро-быстро заморгал. «Радость от страданий».

Я взглянула на Бонни.

— Нам не пора? — спросила я. Душа моя была опустошена. Мне захотелось прийти домой, забраться под одеяло и плакать.

Бонни подняла указательный палец. «Еще немного», — говорили ее глаза.

Она повернулась к Хуану и улыбнулась своей изумительной, неподражаемой, безмятежной улыбкой. Лицо Сары — тогда, в кухне, — выражало прямо противоположные эмоции. Хуан нахмурился. Он почувствовал себя неуютно.