Дмитрий Москвичёв - Мёртвые люди

Опустившийся на колени, он взял ажурную принадлежность дамского туалета и, прижав к лицу, вдохнул...

У куклы не было глазниц. Ее руки с растопыренными пальцами поднимались с каждым взмахом и с каждым ударом опускались.

"У нее не может быть другого лица - родинка над верхней губой и маленький, едва заметный шрам справа возле брови - мое дыханье прерывистое, как у собаки..." - он поднялся. В голове, стуча колесами о стыки рельс, проносился локомотив. Вышел, немного пошатываясь, прислонившись плечом к стене.

Была уже глубокая ночь. Шел проливной дождь и его было слышно. Усевшись на мусорные пакеты возле двери, он закурил:

...все это слишком реально...

раз, два, три...

...кеды шелестят по сыплющимся бетонным ступеням вниз - там ливень и уже за полночь. По правде говоря... нет... не надо... просто молчи... просто неудобно от того, что мусорный пакет, забитый доверху, соскальзывает с плеча...

раз... два...

К черту все! Что с ней стало? Вещи - в мусор, куда - она? В каком-нибудь баре подает счета... раз, два... по утрам варит кофе и, кутаясь в халат, смотрит на еще холодное солнце... помнит ли? Мне не зачем хранить чужой хлам чужого прошлого...

В курортном греческом городке, в номере за двадцатку в уплату услуг она сидела, съежившись, на кровати, укутавшись в бардового цвета простыню и курила. Остекленевший взгляд не замечал как деловито повязывал галстук пожилой, одутловатый грек, бормоча что-то себе под нос. До нее доносились только бессвязные отрывки: "...ты же знаешь... ну... а в понедельник придет бабушка... Панает веселится... чертова пуговица... хорошо..." Звук хлопнувшей за ним двери раздался в ее ушах громом и заставил вздрогнуть. Сигарета, еще дымящаяся, упала на затоптанный ковер, на котором валялась пара смятых десяток...

За широко распахнутым окном, в самом низу - круглосуточная забегаловка с бойким, никогда не спящим хозяином - арабом, маленькие, мельтешащие, темные фигурки чужестранцев и мост бесконечно длинный, уходящий вереницей фонарей за самый горизонт, за которым кварталы, кварталы, кварталы уже давно покоящихся людей. Именно этот мост. Именно сейчас. Самое главное в жизни. И самое последнее...

три...

Он не слышал раскатов грома. Под надетым на голову капюшоном куртки наушники выдавали на предельной громкости старые песни radiohead:

Кеды быстро намокли, шлепая по скопившимся лужам: дождь и ветер делали свое дело. Казалось, ливень хлестал со всех сторон и очень быстро Виталик промок до нитки. Единственный работающий фонарный столб освещал детскую площадку: качели и песочницу под грибом-зонтиком, своей раскраской напоминающего мухомор. До мусорных баков - пройти мимо машин, приткнувшихся к подъездам и завернуть за угол дома: там - закрытый на ночь ларек с фруктами, сломанная скамейка, чернота и скопление всех самых немыслимых запахов... это хорошо, что сейчас сильный ветер...

Твою мать! - нога угодила в выбоину, заполненную дождем и темнотой, он споткнулся и, еле удержавшись, все же выронил пакет. Обрывки газет и пивные банки мгновенно разнесло ветром по двору, загоняя мусор под машины, прибивая к высоким бордюрам и стенам пожелтевшего от старости дома. Пару блузок подняло в воздух и отшвырнуло на гнущуюся от ветра осину, уже сбросившую все свои листья. Промокший насквозь и испачканный, и потому уже ни о чем не заботясь, он, ползая на коленях по лужам, стал собирать все, что еще можно было собрать. Так он добрался до скамейки, из-под которой до него донеслось рычание. Он поднял голову. Под сломанными досками скамейки лежал пес и скалился, со злостью глядя на него.

Тихо... тихо... у тебя усталый взгляд... промокший... опустивший морду на лапы, ты - единственное, что я помню.

...Теперь же только это и осталось.

И однажды подчинит себе каждого.

И каждый тогда исчезнет...

Все скоро должно закончиться. Мимо этих стынущих машин, мимо дверей, за которыми спят, мимо окон, в которых утром зажжется свет - еще и еще раз... измерять дождь шагами - самое мокрое дело, но все же почему-то приятно... сейчас... именно сейчас...

- Мне холодно.

Он обернулся. Единственное освещенное место. Та самая - из поезда: яблоки, Верлен, сказки про бременских музыкантов... Она сидела на бортике песочницы, забравшись на него с ногами, обхватив руками колени. Промокшую, ее бил озноб.