Йозеф Гелинек - 10-я симфония

— Не вашу задницу мне хотелось сегодня увидеть, герр Бетховен. Я хотел увидеть вас стоящим передо мной на коленях! На коленях, с мольбой уговаривающим меня не прибегать к моим связям при дворе, чтобы выслать вас из Вены и выставить на посмешище перед всеми согражданами.

Бетховен скорбно смотрел на него с пола, потому что при всей своей физической силе, позволявшей ему справиться с этим одержимым, решил, что сейчас благоразумнее не пытаться встать. В то же время он недоумевал, где Беатрис, в каком темном шкафу или чулане она спряталась, так что ее не нашел отец, несмотря на облаву, которую он устроил.

Дон Леандро де Касас, казалось, был удовлетворен, сбив Бетховена с ног. Судя по всему, его карательная экспедиция закончилась. Голосом более тихим, но, возможно, именно поэтому еще более угрожающим, он сказал Бетховену, тщательно выговаривая каждое слово, будто хотел, чтобы тот прочел по губам:

— Бетховен, не знаю, где сейчас моя дочь, хотя, зная о том, как постыдно вы ее использовали, нетрудно вообразить, что вы превратили ее еще и в посыльного. Готов спорить, что она на рынке, делает для вас покупки. Вы так и не понимаете, что я вам говорю? Отлично, сейчас я напишу.

Дон Леандро схватил одну из тетрадок, лежавших на рабочем столе Бетховена, и написал: «Если я еще раз увижу вас рядом с моей дочерью, я вас убью».

И, бросив тетрадку ему в лицо, развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что позолоченная дощечка, прикрывавшая замок со стороны лестничной клетки, отлетела и с тонким звоном упала на площадку.

Бетховен подождал несколько секунд, чтобы убедиться, что дон Леандро не собирается возвращаться, и громко позвал Беатрис.

Она осторожно выглянула из комнат для прислуги в одежде служанки.

— Как ты?

Увидев ее, одетую посудомойкой, и поняв, что она обманула отца, Бетховен разразился оглушительным хохотом. Беатрис, видя, что он не пострадал, подбежала его обнять.

— Что будем делать? — спросила девушка.

Бетховен показал ей, чтобы она написала в тетрадке, и, прочитав, сказал:

— Лучше нам несколько дней не встречаться, пока мы не найдем выход из этого положения.

— «Не сгущай краски. В конце концов, что может сделать мой отец?»

— Беатрис, у твоего отца хорошие связи при дворе. Возможно, у него есть даже доступ к самому императору.

— «Ну и что? Мы свободные люди, можем делать все, что хотим».

— Не все так просто. Полиция Меттерниха пока не трогает меня, потому что считает всего-навсего старым сумасбродом, совершенно безвредным. Но если они захотят осложнить мне жизнь, то найдут десятки свидетелей того, как я при каждом удобном случае болтал всякую чепуху в ресторанах и тавернах насчет императора и системы правления.

— «Кто осмелится посадить тебя в тюрьму? Ведь ты неотделим от этого города».

— Возможно, так было когда-то. Сегодня я, можно сказать, бывший предмет гордости.

Бетховен подошел к столу, на котором Беатрис переписывала симфонию начисто, и начал складывать ноты. Затем он перевязал их и уложил, словно в папку, в большую продолговатую тетрадь.

— Возьми, — сказал он Беатрис, протягивая ей кипу бумаг. — Сейчас важно, чтобы ты закончила переписывать набело мою Десятую симфонию. Возьми все домой, а через несколько дней передашь мне, чтобы я просмотрел рукопись в последний раз.

Для Беатрис эти слова прозвучали как приговор.

— «Обещай, что мы снова увидимся», — сказала она.

Бетховен не ответил, только взял большое гусиное перо, лежавшее на рабочем столе, открыл партитуру на первой странице и каллиграфическим почерком написал по-итальянски:

Sinfonía Decima in do minore Op. 139

composta per festeggiare la beltà della mia amata immortale. [19] Десятая симфония до минор опус 139, написанная во славу красоты моей бессмертной возлюбленной (ит.).

И немного ниже, тоже по-итальянски:

Dedicata a Beatriz de Casas, cui occhi ridenti e fuggitivi ispirarono queste pagine. [20] Посвящается Беатрис де Касас, чьи живые и веселые глаза вдохновили меня на эти страницы (ит.).

И, не произнеся более ни слова, они расстались после долгого страстного поцелуя.

Вена, декабрь 1826 года

Беатрис де Касас закончила переписывать набело последние такты Десятой симфонии через неделю после того, как ее отец в ярости ворвался в квартиру Бетховена, повалил его на пол и угрожал донести на него полиции Меттерниха. Хотя они с тех пор не виделись, композитор передал ей записку через мальчика ван Брейнинга, чтобы она пока не возвращала ему рукопись ни на что не похожей симфонии, противоречившей всем канонам композиции. Бетховен был настолько измучен историей с Большой фугой, что ни за что на свете не хотел бы ее повторения.