Татьяна Вагнер - Живыми не брать!

– Ах ты, гаденыш! Ты что с дитем сотворил? А?

– Прислал его немного, чтобы не хныкал в дороге… – нехотя признался Фрол.

– Прислал? Я тебе сколько раз запрещала такое делать? – Мать отвесила Фролу такой подзатыльник, что у менее крепкого мальчика голова уже отвалилась бы и каталась по полу, как футбольный мяч. – Дите холодное, как водяной змей! Невозможно его отдавать отцу в таком виде! Кто его теперь растормошит?

– Ну, я смогу его разбудить, если скажете.

Оба брата обращались к суровой Настасье Васильевне исключительно на «вы».

– Ты сегодня только одно сможешь – читать псалтырь с вечера до утра. Ясно?

– Угу. – Фрол шумно вздохнул. – Ладно, в Слободке его дед разбудит…

– Что? Какой он тебе дед? Чтобы я не слышала этого больше! Беда с тобой, Фролка. Собака, и та человеческое слово понимает, а ты – нет. Будешь коленями на горохе стоять!

Что-то с дробным стуком посыпалось на пол, я не выдержала, пододвинулась поближе к двери и заглянула в щелку. Настасья Васильевна действительно сыпала на пол из мешка самый настоящий горох! Сухие горошины раскатились по всему полу, понурый Фрол встал коленями прямо на них, взял с полки толстенную книгу в старинном кожаном окладе, открыл и приступил к чтению.

Я отскочила от двери и сделала вид, что копаюсь в рюкзаке – разбираю вещи. Некрасиво получится, если меня застанут за подслушиванием. Но мне надо срочно придумать, как избавить Фрола от наказания! Быстренько вытаскиваю из Иришкиного рюкзака зеркало, косметику и начинаю раскладывать по полочке – я не ошиблась! Настасья Васильевна действительно прямо от дверей шагнула ко мне, указала на зеркало, отвернулась и прикрыла глаза ладонью:

– Убери! Переверни сей же час! У нас здесь возбраняется зеркала держать. – Она протянула мне большой кусок тряпки. – Еще лучше заверни, а потом в реку выбросишь!

Сил выспрашивать или спорить у меня просто не осталось, я чувствую себя как воздушный шарик, из которого вдруг выпустили воздух! Из нижней части дома поднимались запахи еды, голова у меня закружилась, я опустилась на деревянную лавку у стены, Настасье Васильевне пришлось сунуть мне под нос пучок какой-то пряно пахнущей травы, чтобы я пришла в себя. Потом она сняла с полки большую бутыль из темного стекла, в которой плавали коренья, похожие на смешных пузатых человечков, накапала настоя в чашку с водой и сказала мне выпить. От этой мерзкой терпкой жидкости ко мне стали возвращаться силы и чувства. Я поняла, как сильно хочу поесть, смыть грязь с кожи и волос, выспаться – но больше всего остального хочу убраться из этого странного места, затерянного в лесах…

После обеда – нас угощали едой непривычной, но сытной – Настасья Васильевна поманила меня в сени и кивнула на Дана:

– Кем оне тебе доводятся?

Когда Дана укладывали в темных сенях, он был больше похож на труп, чем на живого человека. Сейчас шея у него аккуратно перевязана, губы, кожа и даже ногти выглядят совсем иначе – естественными и живыми. Но глаза по-прежнему закрыты, а руки безжизненно лежат поверх пестренького лоскутного одеяла.

– ОНЕ? – Я не сразу сообразила, что речь идет о Дане, который по возрасту уже заслужил обращение «вы». Действительно, кто? Я осторожно взяла его за руку: его веки чуть заметно вздрогнули. Нас связывает много разного, так много, что и слова подходящего не подобрать! Знакомый, друг, попутчик, парень – если я назову Дана любым из этих слов, получится неправильно. Но как объяснить человеку таких старообразных нравов, как Настасья Васильевна, что нас связывает, я тоже не знаю.

Целительница спрятала руки под передник, и вздохнула:

– Ему мне помочь нечем!

– Как?!

– Так. По вере мне должно помогать всякой божьей душе, что пребывает в пути. Любой путник, кто постучал в мои двери, получит помощь. Но этому мне помочь нечем, его я в дом не впускала. Черный Меркит неспроста послал за ним волка. Значит, его душа колдуну приглянулась: порченая она или проданная. Среди чистых ее не видно!

– Значит, он умрет?

– Как знать – на все божья воля. Тело зарастет, но душа не в моей власти.

В груди противно заныло, сейчас я разревусь, хотя не плакала уже очень-очень давно. Слезы уже текут по щекам, горячая, крупная капля плюхнулась мне на руку.

– Что же мне делать? Он мой брат! Старший, – пробормотала я сквозь всхлипы. – Есть хоть какое-то средство ему помочь? Что, что мне сделать…

Женщина намочила в кадушке с водой полотенце, протянула мне вытереть слезы, с сочувствием покачала головой: