Гленн Купер - Хроники неприкаянных душ

Теперь Эдгар редко покидал Кантуэлл-Холл. При дворе он не появлялся два года и полагал, что королева забыла о его существовании. Можно было бы мирно доживать свой век, если бы не непутевый сын.

День стоял жаркий, но Эдгар, сидя у камина в спальне, мерз. Плечи были накрыты пледом, ноги закутаны одеялом, однако Эдгара постоянно знобило, аппетит отсутствовал. Наверное, от снадобий, которыми его потчевал от подагры местный аптекарь-олух. Вот если бы в Англию собрался приехать целитель Нострадамус, он бы избавил своего давнего пациента от всех хворей!

Снизу из сада доносились взрывы смеха. Эдгар поморщился, как от зубной боли, и допил вино из бокала. Жаль, что в книге с Вектиса нет записи о нем. Славно было бы узнать, сколько еще осталось мучиться.

Его захмелевший сын Джон пребывал в отличном настроении, развлекаясь в саду стрельбой из лука. Вокруг все было чудесным — ласковое солнце, густая зеленая трава с ярко пламенеющими цветами, веселые птички на деревьях. Вот только стрелы летели мимо и мимо. Каждый раз, когда он промахивался, его друг взрывался хохотом.

— Чего ты ржешь, Уилл, каналья, — проворчал Джон. — У тебя тоже получается не лучше.

Несмотря на молодость, Джон имел внушительную комплекцию и больше походил на простолюдина, чем на аристократа. По нынешней моде он был чисто выбрит, хотя борода сделала бы его лицо благообразнее. Наследник рода Кантуэллов был далеко не красавец: крючковатый нос, водянистые глаза, мясистые щеки, губы, надутые в вечной недоброй гримасе. Два бесславных года он провел в Оксфорде, откуда его изгнали за смутьянство. Девицы в местном борделе молились, чтобы их не выбрал этот грубый болван.

Его семнадцатилетний приятель был человеком иным. Жилистый, гибкий, подвижный. Умное лицо с зачатками усов и козлиной бородки. Спадающие на воротник длинные черные волосы приятно оттеняли гладкую белую кожу, а озорные голубые глаза и неизменная улыбка на губах делали его необыкновенно обаятельным. Речь юноши была отчетлива и точна, а осанка заставляла людей воспринимать его со всей серьезностью.

С Джоном Кантуэллом он водил дружбу с детства. Оба учились в Королевской школе в Стратфорде, и хотя Уилл бесспорно превосходил Джона в знаниях, послать сына в университет его отец, торговец, средств не имел. После изгнания из Оксфорда Джон вернулся домой и возобновил дружбу с Уиллом.

Уилл глотнул из бурдюка эля и выхватил у товарища лук:

— Разумеется, сэр, у меня получится лучше.

Он аккуратно натянул тетиву, прицелился и выпустил стрелу. Она попала точно в цель.

— Ну шельмец ты, Шекспир, — простонал Джон.

Уилл заулыбался и, отложив лук, глотнул эля.

— Пойдем в дом, — предложил Джон. — Там прохладнее. Посидим в библиотеке, твоем любимом месте.

Уилл действительно любил библиотеку Кантуэллов. Там он ощущал себя ребенком, попавшим в кладовую со сладкими пирожками. Его самой любимой книгой были «Жизнеописания» Плутарха. Обычно он брал ее с полки и усаживался в большом кресле у окна.

Джон кликнул слугу принести еще эля и плюхнулся на диван.

— Твой отец сюда когда-нибудь заходит? — спросил Уилл.

— Сейчас очень редко. И то, чтобы подержать на коленях книгу, поласкать ее, как старого пса.

Речь шла о фолианте, стоящем на почетном месте на первой полке, на корешке которого была вытиснена дата: «1527».

Уилл рассмеялся, а затем заговорил будто на сцене театра:

— Магическая книга Кантуэлл-Холла, скажи мне, когда придет ко мне мой смертный час?

— Сегодня, — прорычал с дивана Джон, — если не закроешь свой рот.

— И как это случится, мошенник?

Джон глотнул эля.

— Сейчас мы рассудим, кто из нас мошенник.

— Давай испытаем друг друга! — со смехом воскликнул Уилл.

Они принялись ходить кругами друг против друга. Уилл попробовал сделать приятелю подсечку, но тот потянулся за первой книгой, какая подвернулась под руку, и обрушил ее на голову Уилла.

— Ой! — Уилл потер затылок и, подняв книгу, произнес: — О боги! Ты порвал «Греческие трагедии» и навлек на себя гнев Софокла.

— Да, ты испортил отцовскую книгу.

Приятели обернулись. В дверях стоял юный Ричард, его губы дрожали от ярости. Младший отпрыск поддерживал отца всегда и во всем.

— Убирайся, щенок! — рявкнул Джон.

— Не уйду. Пойди и признайся отцу, что ты сделал.

— Убирайся, я сказал, или мне придется признаваться совсем в другом.

— Не уйду, — упрямо повторил мальчик.

— Тогда я тебя заставлю.