Эрик Ластбадер - Кайсё

— Представляю, тебе не терпится узнать, что я делаю в Венеции.

Николас молча изучал изрытое морщинами, но волевое лицо своего собеседника.

— Действительно, это весьма необычная история, — допив кофе, Оками отставил чашечку. — Прежде всего тебе нужно немножко понять тот мир, в котором я живу, и сущность его изменений. В течение многих лет якудза интересовалась лишь тем, что происходило в Японии. Я был первым, кто понял всю близорукость этой политики. — Он склонил голову набок. — Бизнес есть бизнес — везде. Настали времена, когда мы в Японии уже не смогли делать деньги.

Он поднял руку и плавным жестом опустил ее на свое бедро:

— Может быть, я выразился не совсем точно. Я имел в виду то, что мы не смогли делать достаточного количества денег. Поэтому я собрал всех своих центурионов — то есть оябунов — и сказал им излюбленную фразу своего отца: «И дом нам теперь весь мир».

Откинувшись "назад, Оками скрестил руки на своем маленьком круглом животике:

— Естественно, они не поняли меня, по крайней мере, сразу. Я был вынужден представить им доказательства. Поэтому-то я и уехал из Японии. С того времени, уже в течение двадцати лет, я возвращаюсь на родину только наездами. И в течение всех этих лет я был вынужден следить за тем, чтобы все шло как надо. — Он кивнул головой. — Хотя нам и удается находить общий язык, — он употребил японское слово, которое не имеет прямого соответствия в английском, а может быть лишь приблизительно переведено как «молчаливое согласие», — с полицией, политическими кругами и чиновничеством, а также с другими промышленниками; отношения наши хороши, но не настолько, как мне бы того хотелось. Правда заключается в том, что все эти новоявленные самураи никак не могут забыть, из какой грязи мы вышли — ведь почти все мы родом из низших слоев общества, — эти министры-аристократы плевать на нас хотели. Да нас боялись, они и до сих пор соглашаются с нами. Мы им нужны. Но если они увидят другую возможность, то постараются как можно быстрее избавиться от нас. — На его лице вновь промелькнула полуулыбка. — Поэтому я и сделал Венецию своей штаб-квартирой.

Николас вспомнил короткий, но довольно наглядный рассказ Челесты о Венеции. Вспомнил и осознал, что словах ее не было ни капли наигрыша.

— Я поступил правильно и с точки зрения перспективы, — продолжал Оками. — Ведь Венеция со времен Медичи так и не изменилась. И хотя формально мы считаемся Италией, Венеция, тем не менее, государство в государстве. И всегда нужно помнить о том, что, будучи в Венеции, можно ощущать себя одновременно мало того, что вне Италии, но и даже вне Европы.

Он расслабленно откинулся на подушки:

— А вот сейчас я начинаю задумываться о том, не сделал ли я стратегическую ошибку?

— Что-то случилось. — По тону Николаса невозможно было понять, спрашивает он или утверждает.

— Да. — Глаза Оками затуманились; он поднялся, чтобы долить в пустые чашечки кофе, и долго стоял у окна, наблюдая за мигающими огнями катеров и моторных лодок, скользящих по глади каналов.

Он резко повернулся, как бы приняв какое-то тяжелое и болезненное для него решение, посмотрел на Николаса долгим взглядом и выдавил:

— Кое-кому очень хочется, чтобы я отошел от дел. Но я вовсе не собираюсь этого делать.

— Оками-сан, вам ведь не составит никакого труда мобилизовать всю вашу охрану.

Бровь Оками поползла вверх.

— Более того, — отсутствующим голосом заметил он. — Мои-то поднялись бы. Но этот... которого прислали за мной...

Он приблизился к Николасу почти вплотную, забыв о своем кофе. Выражение беспокойства явно читалось на его лице.

— Дело даже не в этом, — сказал он. — Один из моих оябунов предал меня, с тех пор я не могу никому доверять. Разумеется, я верю Челесте, и, говоря тебе все это, я отдаю себя в твои руки.

Впервые за все время беседы он повысил голос.

— Именно в твои, — более мягко добавил он.

Установилось молчание.

— Позвал же я тебя сюда ради того, чтобы ты исполнил долг отца, — хмуро проговорил Оками. — Мне требуются твои навыки в боевых искусствах и твое знание Востока. Без тебя я не смогу найти предателя среди моих оябунов.

Николас, сохраняя на лице полную безмятежность, ловил каждое произнесенное Микио Оками слово. Наконец он промолвил:

— Вы уже дважды упомянули ваших оябунов.

— Да. А ты разве не знал? Пора бы тебе уже знать, чем оплачиваются долги. Твой отец сделал меня тем, что я есть, а я, в свою очередь, достигнув своего положения, отплатил ему сполна.