Эрик Ластбадер - Кайсё

— Но как она здесь очутилась? — спросила Челеста. — Оками-сан знал о ней?

— Возможно, или, правильнее сказать, — вероятно. Николас поднялся; после того как он закончил тщательный осмотр кабинета, вновь подошел к тому месту, где лежала фотография, и опять принялся изучать ее.

— Здесь что-то не так. Все в комнате перевернуто вверх дном, разломано, разорвано. За исключением этого снимка, — он взглянул на Челесту. — Не могу поверить, что ее не заметили. — Его пальцы ощупали сгиб. — Посмотрите, как аккуратно она сложена: прямо произведение искусства в стиле оригами.

— Следовательно, единственным объяснением может быть то, что ее оставили здесь намеренно.

— Именно.

Он свернул я вновь развернул фотографию.

— А что, если ее оставил... Оками-сан. Предположим, его похитили, а он ухитрился оставить нам ключ — эту фотографию, по которой мы сможем определять, куда его увезли.

— Откуда он мог знать?

— Челеста, он знал, что за ним идет охота. Мне даже начинает казаться, он даже знал, кого за ним пошлют. Я почти уверен: Оками-сан предполагал, куда его могут увезти.

Челеста посмотрела на фотографию.

— Но что можно прочитать по этому снимку? Кроме меня самой, я ничего и никого другого не вижу.

— Не посылал ли вас куда-нибудь недавно Оками-сан?

— Он поддерживал кое-какие деловые контакты с друзьями на Мурано и иногда посылал меня туда.

— Хорошо. Уже какая-то зацепка.

— Боюсь, не самая лучшая. У Оками-сан там слишком много приятелей. К тому же островок небольшой. Все рыбаки знают друг друга. Я не поверю, что кто-нибудь сможет его там спрятать.

— Что еще вы видите на фото?

— Я нахожусь в храме Сан-Белизарио.

— Верно. Не мешает пройтись туда.

Им понадобилось всего двадцать минут, чтобы добраться до Кампиелло ди Сан-Белизарио. Их путь пролегал через еврейский квартал, о котором Николас слышал, что это самая бедная часть города. Николасу же больше бросилась в глаза какая-то суровая простота, но в этом не было ничего удивительного. По сравнению с дворцами и храмами, построенными в готическом в византийском стилях, жилые дома и синагоги этого квартала были лишены вычурности. Но пенять людям за то, что роскошь и богатство у них не лезет из всех щелей, могли только те, кто имел весьма относительное представление об исторической обреченности евреев к вечным миграциям и необходимости приспосабливаться к условиям жизни других наций. Даже в самой священной для евреев книге, Торе, содержится предупреждение против публичной демонстрации своего благосостояния.

Здесь, вне готических и византийских древностей, чувствовалось биение пульса живых людей. Груз веков в этом квартале ассоциировался с белоснежным полотном, вытканным изображениями их бесконечных странствий.

Небольшая площадь Сан-Белизарио была пустынна. Лишь на противоположной от храма стороне какой-то изможденный старик взглянул на них, улыбнулся и тут же исчез за деревянной дверью.

— Одно могу с уверенностью сказать: за нами никто не следил, — сказал Николас. — Что же касается вопроса, там ли Оками-сан, то...

Николас пожал плечами.

— Сюда, — позвала Челеста.

По проходу они спустились к по с мостиком. Николас вспомнил, что в прошлый раз они выбирались из храма именно через ту потайную дверь под мостком, куда сейчас вела его Челеста. Это был самый старинный вход в храм.

Снова навалился груз веков, в ноздри ударил запах мирры, ладана и сырой штукатурки. Было довольно прохладно — они находились совсем рядом с каналом, пол в некоторых местах позеленел от ила.

Челеста повела его по узкому коридору с балочными перекрытиями, безошибочно ориентируясь во всех его поворотах, затем по каменным ступенькам они поднялись на один пролет вверх, нырнули под какой-то свод и очутились совсем рядом с schola cantorum. Они шли еще некоторое время, пока Челеста не остановилась и не достала фотографию. Взглянув на нее, она протянула ее Николасу.

— Вот то место, где я стояла, когда меня сфотографировали, — прошептала она.

Николас кивнул.

— Что вы чувствуете? Есть какие-нибудь признаки присутствия Оками-сан... или того, кто преследовал нас в прошлый раз? — спросила она.

Он долго стоял, не шевелясь, подстраивая себя под ритм вибрации храма. У него было такое ощущение, что кто-то включил проектор и показывает ему слайды, он видел, когда и как возводился этот храм, людей, строящих его и восстанавливающих из руин: каледонцев, финикийцев, греков, римлян; мириады людей, выходцев из Малой Азии, которые потом стали называть себя венецианцами, прошли перед его мысленным взором.