Эрик Ластбадер - Цзян

У отца Чжилиня вечно не хватало времени для семьи:

быстро перенимавший западные нравы город Шанхай отбирал у него все больше и больше времени. Фактически он был единственным китайцем, обладающим достаточным образованием и знаниями, чтобы руководить строительством огромного числа объектов. Первые три года после переезда в Шанхай он крутился как белка в колесе, работая и с японцами, и с европейцами.

Покидал он дом чуть свет, а возвращался поздно, когда все сроки для обеда давно прошли. В этом отношении их семья была весьма нетрадиционна, и ему долго пришлось убеждать жену, чтобы она кормила детей без него. Тем не менее сама она отказывалась есть, пока он не вернется домой. В душе она так и не могла смириться с тем, что дети едят одни. Отец же не видел в этом никакого неуважения к нему, воспринимая это лишь как знак того, что времена меняются.

Так или иначе, но Чжилиню не хватало отцовского внимания, и Ху Ханмин, заметив, без сомнения, в этом юноше искру божью, с удовольствием проводил с ним вечера, гуляя по извилистым улочкам большого города и вдоль набережной, которую, по восточной традиции, называли словом «бунд», заимствованным из хинди. О чем они только ни говорили во время этих прогулок!

Год 1924 был на исходе. В один из вечеров «дядя Ханмин» был неразговорчив. Рассеянно поглядывал он на черные мачты, трубы и снасти кораблей, которыми как всегда была забита шанхайская гавань. Было сухо и относительно прохладно, хотя гораздо теплее, чем должно быть в эту пору в Пекине, открытом ледяному дыханию Сибири. Там теперь лежит снег, а в Шанхае еще не кончилась осень. Раздувшийся красный диск солнца тонет в море, превращая корабли в черные силуэты. Чжилинь мог видеть, что плавучие экскаваторы все еще работают у входа в бухту. По необходимости вход в порт был закрыт из-за них на весь день, но никто из тай-пэней не протестовал. Огромные суммы ежегодно тратятся на то, чтобы убрать ил, наносимый рекой, и давать возможность океанским лайнерам заходить в шанхайскую гавань.

Чжилинь повернулся к своему старшему товарищу Симпатия, которую он почувствовал к нему уже при первой встрече, давно переросла в привязанность, и ему было грустно видеть, что «дядя Ханмин» не в духе.

— Как-то Сунь Ятсен говорил, — сказал он, — что в западной культуре есть обычай делить с другом бремя печали.

Ху Ханмин повернулся к Чжилиню, улыбнулся, но даже улыбка его была невеселая, что еще больше огорчило молодого человека.

— Возможно, но я бы сказал, что это весьма варварский обычай. Разделяя скорбь друга, мы показываем наше неуважение к ней. — Он пожал плечами. — Поистине, пути мира неисповедимы.

— Ну это зависит от характера скорби, — возразил Чжилинь. — Если она вызвана очередными партийными дрязгами, то я мог бы способствовать ее смягчению. — Он улыбнулся. — О делах внутренней политики Гоминьдана полезно спросить мнение постороннего, но сочувственно настроенного наблюдателя. Оно может оказаться небезынтересным.

Ху Ханмин не мог не рассмеяться.

— Во имя всех богов! Чжилинь, ты удивительный молодой человек. Тебе никогда не приходило на ум заняться юриспруденцией? С твоим талантом убеждать ты мог бы стать прекрасным адвокатом.

— Я бы хотел помочь, Старший дядя, — серьезно сказал Чжилинь, употребляя уважительное китайские обращение к старшему.

Экскаваторы перестали работать. Сумерки упали на город. В их розово-лиловом свете мутная вода бухты казалась чистой и манящей. Опаловое сияние залило изгиб Бунда, когда зажглись фонари. На баржах затаганили печурки и начали готовить ужин. Дымное марево повисло над гаванью, окрашивая молоденький двурогий месяц в голубовато-сиреневый цвет.

Они пошли по набережной.

— Ты, конечно, прав, — сказал наконец Ху Ханмин. — Но мне бы не хотелось вовлекать тебя...

— Об этом можете не беспокоиться, — прервал его Чжилинь. — Жить с Май и не быть вовлеченным — это, знаете, из области фантастики.

— Ну, ладно, — смягчился Ху. — Насколько хорошо ты знаешь Лин Сипу?

Чжилинь пожал плечами.

— Достаточно, чтобы перекинуться время от времени словечком. По-моему, он большой задира. Прав или не прав, все лезет в драку. Похоже, неплохо освоил большевистскую методологию. Учится он быстро, что и говорить.

— Так вот, он считает себя моим главным соперником. Мы с тобой понимаем, что таковым может быть только Чан, но Лин не верит, что Чан сможет организовать себе достаточную поддержку, чтобы стать лидером Гоминьдана.