Эрик Ластбадер - Цзян

Удивительное дело: с самого начала столетия в Китае не прекращается смута, а вожди не могут договориться даже перед лицом нависшей над страной угрозы! Чжилинь считал, что необходима общая платформа для единения сил, и такой платформой мог быть в текущий период коммунизм. Да, последнее время антипатия Чжилиня к этой доктрине несколько уменьшилась. Он говорил, что объединенный Китай — это шаг в будущее. Хоть какое, но будущее. Раскольнические же действия генерала Чана лишали Китай всякой перспективы. Правда, Чжилинь по-прежнему скептически относился к идее практического воплощения коммунистических идей в Китае. Подозревал он также, что и в России не все идет гладко: и там вожди давно уже предали Революцию. Более того, он видел в русских коммунистах не братьев по классу, какими их считал Мао, а потенциальных антагонистов в мировом коммунистическом движении, угрожающих незыблемости китайских границ. Но, при всем при том, коммунистическая идея казалась Чжилиню единственно приемлемой из тех, которые могут обеспечить консолидацию национальных сил, что в свою очередь должно привести к стабильности и порядку в стране.

В том же месяце, когда Мао и Чан прервали переговоры, Чжилинь и Афина поженились. Он, естественно, предпочитал буддийскую церемонию. Афина сказала, что у нее нет определенных религиозных убеждений, и поэтому ей все равно, каков будет обряд венчания. Хотя Чжилиня это немного покоробило, но он находился в состоянии такой эйфории, что тут же забыл об этом.

По желанию Чжилиня, церемония проходила в храме Лунхуа. И свои брачные обеты они произнесли в Зале Небесных Покровителей. После церемонии среди собравшихся было много разговоров об усиливающемся влиянии Мао, о новой оборонительной тактике Чана, о японцах в Манчжурии. Чжилинь обратил внимание на то, как мало настоящей озабоченности звучало в суждениях гостей. Впечатление было такое, что эти события, столь жизненно важные для него, им казались происходящими в другом измерении. Он отвернулся и угрюмо уставился в окно ничего не видящим взором. Он думал о Японии и России, и его пугало, как, в сущности, был беззащитен расколотый Китай.

Позднее, когда он выразил свои опасения Афине, она ответила со свойственным ей рационализмом:

— Ты бизнесмен, Чжилинь, а это — политические проблемы. Они должны решаться политическими средствами.

— Значит ли это, что мне не надо вмешиваться не в свое дело? — Он думал о Небесных Покровителях своей юности. — Может, нужна моя помощь?

— Честно говоря, — ответила она, — я думаю, что дела зашли так далеко, что одному человеку не под силу изменить их курс. Китай сейчас подхвачен стремительным потоком. Куда бежит река, туда Китай и вынесет.

— Но мы не беспомощны! — попробовал протестовать он.

— Верно, — согласилась она. — «Мы» как страна. Но не мы с тобой. Мы с тобой беспомощны.

Она смотрела на его отражение в окне. В качестве свадебного подарка он купил для нее этот дом. В течение трех недель фэншо - предсказатель, гадающий на четырех основных элементах бытия: земля, огонь, воздух и вода, — ходил взад-вперед по каждому из коридоров, чтобы убедиться, что дом расположен правильно на своем участке земли (кому охота жить в доме, стоящем на спине Земного Дракона?), что коридоры все заворачивают направо (каждый знает, что демоны не умеют поворачивать в этом направлении), что все комнаты расположены правильно и их кровать развернута к востоку и югу, а не к северу или западу.

— Чжилинь, — позвала она, — иди спать. — Не дождавшись ответа, она выразила свою мысль более откровенно. — Я хочу тебя. — Произнести эти слова ей было не просто: они застревали у нее в горле, но, начав, она продолжила уже смелее, откидывая покрывало: — Ты находишь меня привлекательной?

Она посмотрела ему в спину. Он не пошевелился, даже не подал вида, что слышит ее слова. Страх перед ней сковал его. Сейчас, когда подошел этот ответственный момент, он чувствовал, как ее присутствие давит ему на грудь, как чугунная гиря. Внутри все отнялось, и только сердце стучало, как метроном, отсчитывая проходящие секунды. Он с ужасом думал, переживет ли этот ужасный момент, простят ли его предки ему то, что он отдал свое сердце гвай-ло? И как насчет детей, которые она ему родит? Не будут ли они совсем другими, чем те Ши, которые рождались до них? Последняя мысль была ему абсолютно невыносима: для китайца понятие семьи свято.

— Чжилинь, посмотри на меня.