Крейг Расселл - Вечная месть

Фабель тоже устремил взгляд вверх. Небо потемнело, его будто заполнили стаи птиц, но он быстро узнал угрожающий гул старых военных самолетов. Гул нарастал, стал оглушительным, когда самолеты пролетели над головой. Фабель стоял молча и неподвижно, глядя, как с неба сыплются бомбы. Разразилась колоссальная огненная буря, раскаленный воздух визжал и стонал, а черные строения теперь мерцали как угли. Но ни Фабеля, ни юношу бушующий вокруг огненный шторм не затронул.

Юноша несколько мгновений слепо смотрел на Фабеля, обернув к нему бесстрастное, вечно юное лицо. Затем отвернулся и прошел несколько шагов туда, где ближайшее здание, охваченное огнем, жадно всасывало воздух, чтобы накормить бушующее внутри пламя. Юноша лег на землю перед зданием, в котором Фабель распознал кирху Святого Николая, вытащил из плавящегося асфальта красное одеяло, завернулся в него и уснул. Его вытянутая рука тянулась к горящему зданию.

Фабель резко сел, еще толком не проснувшись, и некоторое время прислушивался, ожидая уловить гул бомбардировщиков над головой. Скоро он осознал, что находится в кабинете Грубера, обставленном дорогим антиквариатом. Тут были также ореховые книжные полки и наполовину законченная реконструкция черепа давно умершей девушки из Шлезвиг-Голштинии.

Фабель посмотрел на часы — половина седьмого. Он проспал пару часов, но все еще ощущал некоторую усталость. Услышав шум на кухне, направился туда и обнаружил Марию Клее, которая пила кофе.

— Ты как, готова идти со мной? — Это куда в большей степени, чем ему хотелось, прозвучало как утверждение, а не как вопрос. Мария, кивнув, встала, на ходу допивая кофе. — Хорошо. Давай собирать команду. Проштудируем все, что у нас есть. Снова. Должно быть что-то, что мы упустили.

Расхаживая по квартире Грубера, Фабель достал мобильник и позвонил Сюзанне, желая узнать, как она. Сюзанна сообщила, что все нормально, но в ее голосе прозвучала нотка неуверенности, чего Фабель никогда прежде не отмечал. Схватив куртку и ключи, он направился к поджидавшей на улице серебристо-синей полицейской машине.

Полночь. Альтона, Гамбург

Аудитория становилась все меньше.

Самое заметное уменьшение аудитории он увидел в 1980—1990-х, когда появилось новое поколение исполнителей. Шлягеры, легкая сентиментальность были неотъемлемой частью немецкой поп-музыки, а ее бессодержательность даже способствовала певцам вроде Корнелиуса Тамма. Полнейшая бессмысленность служила контрапунктом их музыке, подчеркивая ее интеллектуализм. Но затем пришли панк и рэп, выражавшие недовольство нового, аполитичного поколения. Ну и, конечно же, была еще неодолимая волна англо-американского импорта. И все эти течения, каждое по-своему, отодвигали Корнелиуса и других вроде него, вытесняя со сцены. И из эфира.

Но у него всегда была своя аудитория: постоянные верные слушатели, старевшие и взрослевшие вместе с ним. Но когда рухнула Берлинская стена и Германия объединилась, протест стал не нужен. Политические песни потеряли актуальность.

Теперь Корнелиус выступал по подвалам и в городских залах, рассчитанных человек на пятьдесят или около того. Многие его ровесники попросту отказались от выступлений и теперь продавали свои старые альбомы, как и он, через свои веб-сайты.

Но Корнелиус нуждался в аудитории. Не важно, насколько она была велика. Он выкладывался на концертах полностью, даже если поклонники раздражали его чрезмерным энтузиазмом, желая компенсировать свою малочисленность. Он смотрел поверх маленькой группки лысеющих и седеющих голов, одутловатых или изможденных лиц и уходил от наводящих тоску грустных воспоминаний об их ушедшей молодости.

Сегодняшняя аудитория ничем особенным не отличалась. Корнелиус смеялся, шутил и пел, наигрывая те же мелодии на той же гитаре, на которой играл уже почти сорок лет. Сегодня он выступал в подвале старого пивоваренного завода, расположенного между двумя рассекающими Гамбург каналами. Слушатели сидели на скамьях вдоль длинных низких столов, пили пиво и глупо ухмылялись, пока он пел. Выходило, что он уже даже не был способен «держать» зал.

Корнелиус заметил молодое лицо. Мужчина лет тридцати стоял возле бара. Бледный, темноволосый. Тамм не был точно уверен, но ему показалось, что этот молодой человек ему знаком.