Эрик Ластбадер - Мико

Но теперь боль, пронизывавшая ее душу насквозь при мысли о Николасе Линнере (или говоря проще, постоянно), швыряла ее в горнило откровения. Потому что она поклялась уничтожить его.

Она подумала, не отказаться ли ей от своего обета, не попытаться ли обрести благословенный покой. Как ей хотелось, чтобы все это кончилось.

Но потом она раздвинула обнаженные бедра и пристально посмотрела вниз, на нежную кожу на их внутренней стороне. Там извивались огненные рогатые драконы — цветная, невероятно искусная татуировка. И она поняла, что покой и любовь — не ее удел. Ибо Кёки пометил ее душу так же, как и ее плоть. И попытки отступиться были безнадежным делом.

Просто у нее была передышка, затишье в бурю, и она вкусила от радостей иной жизни. “Гири” связывало ее сердце и дух. То, что начато, должно быть доведено до конца.

Она снова подумала о Сайго, как он стоит, сильный и красивый, на той лесной полянке на Кюсю, и солнечные лучи опаляют его плечи, серебрят волосы. Как его присутствие изменило всю ее жизнь!

Она поднялась и побрела по безмолвному дому. Он казался уже давно мертвым, толстые снопы солнечных лучей бились в закрытые окна, словно прося, чтобы их впустили. Но это был дом мертвых, и солнце отныне не властно здесь.

Акико плыла по комнатам, словно хотела в последний раз запечатлеть в сознании каждое помещение и каждый предмет. Она трогала их, переставляла. И наткнулась на маленький магнитофон, которым пользовался Котэн, когда подслушивал разговоры ее мужа.

Перемотав пленку и включив воспроизведение, Акико услышала все, что Феникс рассказал Сато.

Дождь барабанил по ротэнбуро, бил по их плечам и макушкам. Кожа их делалась сморщенной. Но никто не чувствовал прикосновения капель.

Вдали за завесой дождя то вспыхивали, то гасли манящие янтарные огни рыбацких лодок, а Николас и Сато тащили труп Феникса, мало-помалу извлекая его из теплой воды.

— Амида! — прошептал Сато под шум дождя и поспешно выкарабкался из бассейна, прикрывая срам какой-то тряпицей, и отправился искать на мокрой черной земле еще одну такую же.

Со всей возможной быстротой он вернулся к ротэнбуро, возле которого лежал ниндзя. Щиколотки его были скрещены, руки широко раскинуты. Сато положил небольшой квадратик ткани на чресла Феникса.

— Как это унизительно, — прошептал он, опускаясь на корточки рядом с Николасом. Больше кругом не было ни души благодаря дождю. — Негоже так вот умирать.

— Да, уж он выбрал бы другую кончину. Посмотри-ка сюда, — сказал Николас. Черная и зияющая дыра обезобразила затылок Феникса. — Такое не сделает ни один самурай.

Сато печально опустил глаза на труп, побелевший и раздувшийся, заливаемый дождем.

— Это могло быть казнью КГБ. — Его голос слегка дрожал. — Мой двоюродный брат одно время был в военной полиции. Он знал все о таких вещах и рассказал мне. Пуля в мозг — это русский стиль.

— Кто бы это ни сделал, — заметил Николас, — мастер он замечательный! Ведь этот человек был ниндзя-сэнсэем.

Сато схватился за голову.

— У него были сведения для нас. Возможно, он утратил бдительность. Он был убежден, что Советы не знают о его поисках.

— Его, должно быть, захватили врасплох здесь. В противном случае он бы никогда не погиб. Он явно сражался в поединке с профессионалом. Они были здесь и поджидали его.

Сато поднял голову. Его глаза, окаймленные красными ободками, смотрели растерянно.

— Но как?!

Николас знал ответ, и тот ему не нравился.

— Если предатель в “кэйрэцу”, то, возможно, он находится еще ближе. Внутри “кобуна”.

— Чепуха, — сказал Сато. — Никто из моего “кобуна”, ни одна живая душа, не знал, куда я собираюсь. Феникс звонил мне домой. Там были только вы. Акико...

— И Котэн.

— Котэн?! — Глаза Сато округлились. — О, Будда, нет! — Потом он поразмыслил. — Он был со мной последние три или четыре раза, когда звонил Феникс. — Сато покачал головой. — Но даже с учетом этого я прилагал все усилия, чтобы оставаться в одиночестве, когда мы разговаривали.

— Вы хотите сказать, что он не имел ни малейшей возможности подслушать?

— Ну, нет. Я хочу сказать... — Сато ударил кулаком о ладонь. — Котэн — это сэнсэй “сумо”, по самой древней его разновидности — боевому “сумаи”. Феникс знал его и доверял ему! — Он поднял глаза к небу и воскликнул: — Мухон-нин!

Между ними медленно курился пар, поднимавшийся от еще теплого тела Феникса, и казалось, что эта витиеватая многоцветная татуировка, покрывавшая его плечи и спину, поднималась вместе с паром, продолжая жить отдельно от тела.