Эрик Ластбадер - Шань

Мао присел и, закрыв глаза, потер веки. Успокоившись в достаточной степени, чтобы держать себя в руках, он промолвил:

— Я полагаю, ни у кого из нас нет выбора. Ты согласен с тем, что война с Кореей неизбежна?

— Не только неизбежна, но и желательна.

Из соседнего кабинета то и дело доносилось нестройное позвякивание: то один, то другой печатавший добирался до конца строчки. Один министр зашел в кабинет, чтобы выяснить какой-то вопрос с Мао, но был тут же выставлен за дверь.

Молчание затянулось. Наконец Мао нарушил его:

— Было бы неплохо, если бы ты пояснил свою мысль, Ши тон ши. У меня сейчас неподходящее настроение для шуток.

— Вы хорошо знаете, что я не шучу на такие темы, товарищ Мао.

Услышав это официальное обращение, Мао встрепенулся.

— Давай перестанем ссориться, дружище. От этого и мне и тебе только хуже. Мне совсем не хочется быть на ножах с министром, которому я доверяю больше всех.

Чжилинь поклонился и, сложив ладони перед собой, поднял их, а затем опустил в жесте, выражающем почтение и уважение.

В подкрепление своих слов Мао распорядился принести чай, и пока традиционный обряд чаепития не подошел к концу, ни он, ни его советник не заговаривали о делах. Вместо этого они беседовали на отвлеченные и малозначащие темы.

Воспользовавшись наступившей в конце чаепития паузой, Мао вновь обратился к Чжилиню с той же просьбой:

— Пожалуйста, будь так добр, поделись со мной своими соображениями относительно войны с Кореей.

Чжилинь, кивнув, налил себе еще чаю.

— Вы говорили мне, что Сталин непреклонен в этом вопросе. Он требует, чтобы мы начали военные действия, если американцы перейдут Ялу и вторгнутся в Северную Корею.

— Я сказал, что у него два мнения на сей счет, — поправил советника Мао. — Он, безусловно, хочет, чтобы в конце концов коммунисты управляли всей Кореей. Исходя из этого, он не видит другой альтернативы, кроме отправки советских войск в зону конфликта.

— Если американцы в свою очередь явятся на подмогу Южной Корее, то такое решение окажется губительным для обеих сторон, а, возможно, и для всего мира. — Чжилинь покачал головой. — Нет, Мао тон ши. Ключ к решению дилеммы Сталина находится в руках Китая, и с его помощью мы можем отпереть дверь, ведущую к нашему собственному спасению.

— Каким образом?

— Мы сообщим Сталину, что в случае, если Макартур пересечет Ялу, мы пошлем свои части в Корею. Нам будет гораздо проще, чем ему, пойти на такой шаг, ибо весь мир воспримет это так, как будто мы отправляем добровольцев на помощь братской коммунистической стране. Да и кто на Западе не поверит в то, что корейцы — наши братья? Таким образом, наше участие в войне станет возможным даже при условии вмешательства со стороны Америки. К тому же позиция американцев будет не более прочной, чем наша. Они не решатся напрямую атаковать нас, опасаясь мнения мирового сообщества.

— Ага, теперь я понимаю, — задумчиво пробормотал Map. — В результате Сталин окажется перед нами в долгу. Я смогу добиться от него большей и на сей раз, возможно, безвозмездной помощи. Однако какие войска мы туда отправим?

— Пошлем туда остатки гоминьдановских армий, осевшие здесь. Пусть они прольют кровь за наше дело. Пусть они станут первыми китайцами, пришедшими на помощь народу Кореи, который хочет вышвырнуть американцев со своей земли. — Чжилинь опустил чашку. — Не стоит тешить себя пустыми надеждами, Мао тон ши. Мы оба знаем, как будут развиваться события. Не зря же мы потратили столько времени, изучая генерала Макартура. Он ведь перейдет Ялу.

— Стало быть, такова наша судьба, — вздохнул Мао. — Мы должны временно стать послушным орудием в руках русских, чтобы заслужить их доверие и серьезную поддержку.

— Таков удел слабых во все времена, — заметил Чжилинь. — Но история не стоит на месте. Все в наших руках. Если мы постараемся как следует, то наступит день, когда Москва будет бояться нас, а не мы ее.

Первым, что они увидели, явившись к Фачжаню, была магическая ширма. В центре ее имелось символическое изображение сотворения мира, который, как знает каждый китаец, возник благодаря союзу черепахи и змеи.

Центральный символ находился в окружении Восьми Триграмм, восьми иероглифов, каждый из которых состоял из трех черточек, слитых или раздельных, и обозначал, соответственно, мужское и женское начало. Как гласило предание, легендарный император Фу Си провозгласил, что Триграммы лежат в основе математики. Все, от могущества до покорности, от всех мифических животных Китая до направлений сторон света, могло быть выражено при помощи комбинаций и наложений Триграмм.