Эрик Ластбадер - Шань

— Почему?

— Потому что я получил от Ло тон ши задание исключительной политической важности. Оно требует моего отъезда из Пекина. — Хуайшань Хан наконец-то прекратил свою беготню и уселся на резной деревянный подлокотник кресла. — Я еду на юг, мой друг. В Гонконг и далее, вероятно, даже на Тайвань. Стало известно, что гоминьдановские агенты, сбежавшие от преследования Чан Кайши и обосновавшиеся на Тайване, тайно проникли в наши воинские части. И — так думает Ло тон ши, — может быть, даже в политические органы. — Лицо Хуайшань Хана потемнело. — Не исключен вариант, что наступит время, когда чистка станет политической необходимостью. Тогда нам придется беспощадно уничтожать предателей, затесавшихся среди нас. И когда это время наступит, именно наши люди разоблачат этих грязных изменников.

Уже второй раз Чжилинь слышал, как его друг употребляет выражение “наши люди”, имея в виду Службу общественной безопасности. Он подумал, что нет более яркого приверженца идеи, чем новообращенный Хуайшань Хан, который, покинув националистический лагерь, стал одним из наиболее горячих и непреклонных представителей лагеря коммунистического.

— Я не могу оставить Сеньлинь дома одну.

— Найди сиделку. Или, скажем, компаньонку. Хуайшань Хан покачал головой.

— Нет. Ни то, ни другое мне не подходит. Я не имею ни малейшего желания делать из своей жены инвалида и не стану нанимать сиделку. Что же касается компаньонки, то среди тех, кого я знаю, нет ни одной, которой я доверил бы такую задачу.

— Но ведь у Сеньлинь не может не быть родных.

— Естественно, они у нее есть. Беда в том, что и Сеньлинь происходит из рода Сунов... Ни единого Суна или Куна не осталось даже на Тайване. Они все удрали в Америку, спасая свою жизнь и богатство. — Он опять покачал головой. — Так что здесь у нее нет родных. — Он вдавил догоревший окурок в железную пепельницу. — Вот почему, мой друг, я вынужден просить тебя присмотреть за Сеньлинь. Я знаю, как ты мудр. Если кто и в состоянии разобраться, что с ней не так, то я уверен, что этот человек — ты.

Чжилинь сидел молча. Он с ужасом ожидал этого момента с той самой секунды, когда понял, что Хуайшань Хан может обратиться к нему с этой просьбой. Мысль о том, что Сеньлинь будет постоянно находится в его доме... Однако выбирать не приходилось. Он не мог отказать другу. Это был бы не только невежливый поступок, но, что гораздо хуже, откровенная пощечина их дружбе.

Наконец он кивнул и промолвил с тяжелым сердцем:

— Хорошо. Я согласен.

Хуайшань Хан встал. Теперь его военная выправка бросалась в глаза. Для политика, каковым являлся Чжилинь, это был тревожный знак. Политики учатся использовать людей, но не доверять им.

Какое удовольствие получаешь, глядя на это озеро, — заметил Мао. Он и Чжилинь не спеша прогуливались по берегу озера Куньмин. Они находились на территории, прилегавшей к великолепному Ихэюаню, Летнему дворцу. Весь этот комплекс, состоявший из зданий, храмов, беседок, садов, дорожек и рукотворных островков и находившийся всего в одиннадцати километрах к северо-западу от Пекина, создавался постепенно на протяжении жизни многих императоров. Могущественные правители Китая уединялись здесь, покидая столицу своей империи в разгар лета, когда там царила жара и духота.

— Даже ты, Ши тон ши, не знаешь, сколько раз Куньмин меняло свои очертания. Каждая династия имела своих мастеров, вносивших изменения в его облик. — Мао заложил руки за спину. — И все-таки оно по-прежнему стоит здесь, и его воды остались такими, какими были когда-то. Я думаю — это урок, который следует усвоить всем нам. — Он глубоко вздохнул — Я часто прихожу сюда и смотрю на него. В такие минуты я позволяю своим мыслям блуждать, как им заблагорассудится, чтобы таким образом проникнуть в прошлое. Увидеть, каким было это озеро сто, двести, триста лет назад, и тех людей, которые трудились на его берегах. — Он покачал головой. — Однако картины, рисуемые моим воображением, остаются для меня непонятными. Китай должен стать другим, Ши тон ши. И я не тешу себя иллюзиями относительно грядущих перемен. Они будут и мучительными, и кровавыми.

— На мой взгляд, было уже достаточно крови.

Мао слегка улыбнулся своему советнику одной из своих таинственных улыбок.

— Ну-ка, перестань! Где твой дух настоящего революционера, Ши тон ши? Пути твоего сердца поистине непостижимы для меня. Смерть — это неизбежная спутница перемен, часть их самих. Ни один переворот, ни одна настоящая революция, Ши тон ши, не обходится без кровопролития. Старое должно уступать место новому, молодому. Кровь старого режима орошает землю, на которой всходят посевы революции.