Эрик Ластбадер - Французский поцелуй

— Ну и?

— Кому барыш достанется? Волшебник вытер руки о свои брюки.

— Знаешь, в чем твоя беда? Ты задаешь слишком много вопросов.

— Я не хочу принимать в этом участие, — отрезал Терри.

— Что?

— Ты меня слышал. Может, я поверил половине того, что ты тут мне наговорил, а, может, вовсе не поверил. В любом случае, это не так важно. Я выхожу из дела.

Лицо Вергилия посуровело.

— Послушай, приятель, когда ты записывался ко мне, ты записался на полный курс. В середине семестра не выходят.

— Еще как выходят! Выхожу к чертовой матери!

Волшебник пожимает плечами.

— Захотелось пулю в затылок?

— И кто же меня пристрелит? Ты, что ли? Прямо перед строем?

— Ты знаешь, что бывает за дезертирство в боевой обстановке?

— А ты знаешь, что такое объясняться с военным трибуналом? Когда все члены отряда дают показания? Можешь ты позволить роскошь придания этой секретной операции гласности?

— Все это так, — согласился Вергилий. — Только до трибунала дело не дойдет. Здесь, в этих диких краях, я царь и бог. Мясник. В руках моих ваша жизнь и смерть, и никто в отряде не может отрицать этого. — Он широко улыбнулся. — Похоже, у тебя нет выбора. Если ты, конечно, сам смерти не жаждешь.

Терри понимает, что Волшебник прав, но он также полагает, что возможен и третий выход из данной ситуации, кроме участия в деле на условиях Волшебника и получения пули в затылок.

— Хорошо, — говорит он. — Ты хочешь, чтобы я остался, я и остаюсь. Но я согласен остаться только в качестве полноправного партнера, Вергилий, ныне и присно и во веки веков. Какую бы сделку ты не замыслил, ты будешь должен держать и меня в курсе, поскольку я буду на этом путепроводе объездчиком. И я должен быть уверен, что ты говоришь мне только правду, и что никто не надувает меня по части доходов.

Волшебник смотрит на него во все глаза. — А ты серьезный мужик, чтоб тебя приподняло и шлепнуло!

— Серьезный, как покойник. — Его взгляд перемещается на несколько сантиметров выше головы Волшебника. — Кстати о покойниках, — добавляет он вполголоса, — не шевелись.

— Что там такое?

— Хануман, — отвечает Терри, не сводя глаз с маленькой зеленой змейки. — Висит у тебя прямо над головой. — Глаза у змейки ярко желтые, разорванные посередине черной вертикальной полоской.

— Убей ее. — Неужели он не ослышался и в голосе Вергилия в самом деле дрожь испуга? — Я слышал о ней немало страшных историй.

— Я тоже, — говорит Терри. — По словам Муна, она умеет летать с дерева на дерево, как обезьяна. Поэтому ее и назвали в честь злобного бога-обезьяны Ханумана.

— Не читай мне лекций о кхмерском фольклоре, а поскорей убей ее, черт тебя побери! Ненавижу змей, мать их так!

— Тихо, тихо, — успокаивает его Терри. Его рука стискивает рукоятку ножа. Вот он уже вынут из ножен и блестит перед лицом Вергилия, будто отражая свет фонаря. И вот он исчезает из поля зрения, и Вергилий слышит короткое шипение, быстро прерванное. И затем две половинки ханумана падают ему на колени.

С диким криком Вергилий вскакивает, втаптывает змею в грязную землю, на которой он только что сидел.

— Да не беснуйся ты, — урезонивает его Терри. — Она мертвая.

Втоптав ханумана, Вергилий переводит дух.

— Теперь мертвая. — Он поднимает глаза на Терри. — Так ты поможешь мне с янычарами Француза? Эти Красные Кхмеры выродки, каких мало.

— Я буду помогать тебе до скончания века, — обещает Терри, вкладывая нож в ножны, — если ты будешь со мной честен.

— Заметано. — Вергилий протягивает ему руку. Терри смотрит на нее и улыбается, как и сам Вергилий недавно улыбался северовьетнамскому полковнику.

Каменное лицо бога Вишну вырастает из джунглей. Оно — воплощенная вера; оно — само время. Подымаясь прямо в сомкнувшиеся кроны деревьев, оно исполнено космического духа истории.

Ползучие растения венчают благородное чело, спускаясь причудливыми завитками мимо всевидящих глаз, потрескавшегося и облупившегося носа, толстых, изъеденных лишайниками губ.

— Ангкор Уат, — говорит Волшебник.

Отряд ПИСК останавливается, потрясенный зрелищем. Изнеможение, порожденное физической усталостью и всем пережитым за эти дни, исчезает перед лицом индуистского бога всего сущего. Шелковичные и фиговые деревья высотой в многоэтажный дом и с корявыми стволами, перевитыми лианами, как бицепсы штангиста — венами, обступили храм со всех сторон, как воины неприятельской армии, лезущие на приступ.