- Ну-ну, я и сам хорошо это знаю, - в нетерпении парировал Торнберг. Она определенно нравилась ему: такая элегантная и в то же время прямолинейная. - А теперь я хотел бы вернуться к Тиффани.
- Сейчас вернемся. Только сначала просветим вас рентгеном и возьмем кровь на анализы.
Торнберг покорно кивнул головой в знак согласия.
- Вам, конечно, известно, - начала докторша, сжимая его руку, - что мы снова получили мускульный модуль здорового сорокапятилетнего мужчины.
- И без всяких побочных эффектов?
- Ничуть не опаснее доброкачественных полипов, которые мы извлекли из вашей прямой кишки, - успокоила она. - Разумеется, мы используем и другие производные сыворотки, которые применяет ваша супруга. Но, думается, побочные явления происходят из-за отличий в вашей и ее крови.
- Вы имеете в виду, что у нее группа А, а у меня группа 0-положительная?
- Нет, не то. В вашей крови имеется какое-то количество мутаций, которые я приписала бы влиянию вашего отдаленного японского происхождения.
- Доктор, в жилах моей прабабушки - я говорю это с известной долей осторожности, - должно быть, текла японская кровь. Не надо делать скоропалительных выводов и, что еще важнее, даже не помышляйте писать что-либо об этом. Я не хотел бы предавать это гласности. Даже у детей моих нет никаких соображений на этот счет.
Доктор Шепард согласно кивнула.
- Я вас очень хорошо понимаю, мистер Конрад.
Чуть позднее, глядя на свою жену, лежащую неприкрытой и покорной на белом столе для исследований, он подумал, что она совершенна, как прекрасное произведение искусства или как несбыточная мечта. Он совсем забыл о том, насколько она на самом деле стара, и благодарил господа Бога за то, что он не наделил его ужасной способностью вспоминать прошлое.
* * *
- А может, вы предпочтете мальчика? - спросила молодая японка.
Шото Вакарэ в ответ лишь улыбнулся и слегка сжал ее милое личико в своих ладонях.
- Я могу загримировать тебя под мальчика, и ты станешь еще более прелестной, еще более совершенной, чем любой из тех мальчиков, которых ты могла бы поставить мне. - Он поцеловал ее сначала в один висок, потом в другой, да с такой нежностью, что у нее учащенно забилось сердечко. - А еще у твоего мальчика нет твоих мозгов.
В полутемной комнате пахло, как обычно, - пивом и сигаретным дымом. Вакарэ ходил в этот "акачочин" - ночной бар - уже много лет. Домик совсем врос в землю среди "шитамачи" - старых домов Токио, которые, не будь они столь многочисленны, в других местах назвали бы нижней, или деловой, частью города. Здесь же это название означало совсем другое: дно города.
Определенного названия бар не имел. Не менее тысячи из десятка тысяч подобных баров, разбросанных по всей столице, занимались полулегальной торговлей женским телом.
По японским традициям, мужчина нуждается в том, чтобы освободиться от "животного" стресса, являющегося результатом предписаний, обычаев, чести и долга. В таких ночных увеселительных заведениях можно получить разрядку: напиться допьяна, порыдать навзрыд, посмеяться во все горло, позаниматься сексом в любой форме и проделывать все это, ничуть не опасаясь потерять свое лицо или подмочить репутацию, а поутру опять появиться в обществе во всеоружии, быть сдержанным и благовоспитанным, готовым выполнять свои обязанности.
Молодая японка, которую звали Мита (это имя ей дали, когда она стала гейшей), ласково обнимала Вакарэ. Она нежно и умело поглаживала его лоб. Если нежность девушки и была искусным притворством - этот вопрос все еще серьезно и глубоко обсуждается в среде наиболее заумных ученых, - то все равно ее невозможно отличить от настоящей. Мита обладала способностью, известной среди японцев под названием "ямашиса", то есть умение проявлять материнскую ласку, в которой нуждаются большинство мужчин. Это женское качество ценится в Японии особенно высоко.
Разумеется, между Вакарэ и Митой вспыхнула любовь. Однако они не были любовниками в обычном понимании этого слова. В конце концов, он мог бы пойти и в любое другое заведение и побыть там с женщиной. Но Мита гораздо лучше, чем другие, могла утешить его и отвлечь от размышлений.
Вакарэ только вздыхал, расслабляясь в ее объятиях. Он уже выпил шесть графинов сакэ - даже по его меркам это чудовищная доза, - но ему все еще было мало, чтобы освободиться от давления окружающего мира.
- Почему так получается, - в раздумье произнес он, - что в мире нет правды? Я хочу знать, не сошли ли мы все с ума. Если все это так, то, может, я и впрямь пойму, почему Мишима совершил харакири. Он видел приближение этого дня и не хотел столкнуться с позором.
Читать дальше