Владимир Лорченков: Время ацтеков

– Ни хрена ты не получишь, – заводится она.

– Никогда больше, – шепчет она.

– Прощай, – говорит она.

Света поднимает пистолет. Если бы я был писатель, то сказал бы, что черный зрачок ствола заполняет тьмой комнату. Я не писатель. Скажу, что видел. А видел я немного. Она улыбается, целит прямо в меня, а потом случается то, что должно случиться.

Она поднимает ствол и стреляет в себя.

Я сижу в теплой ванне, прижав к себе Свету. Она в позе зародыша, разве что не на боку, а сидя, прижата ко мне. Я настолько большой, что она помещается внутри меня, когда и я сворачиваюсь. Мы сидим в почти пустой ванной, без света, и через открытую дверь смотрим в огромное окно кухни, по которому рассыпаны огни соседского дома. За ним – темнота, потому что ее дом находится на самом краю нашего города. Мы сидим в ванной, освещенной отсветами огней, отраженных в окнах, – в общем, мы получаем жалкие остатки света. Вода набирается страшно тихо, даже не журча, и Света спрашивает меня, не поворачиваясь:

– Что есть любовь?

Я молчу и глажу ее затылок. Он у нее приятный на ощупь, тяжелый, в мокрых от пота волосах – женская голова вообще преисполнена для меня загадки, тайны и вожделения. Где-то там в этом предмете есть Нечто, что заставляет ее ложиться со мной, ложиться с кем-либо еще, просто ложиться. Я крепко сжимаю ее, она чуть охает, и мягко толкаю Свету вперед, на колени. Вода вдруг резко остывает. Это горячую отключили. Или авария на водопроводе. Света в доме нет из-за аварии в доме. Ну что за город?

Приходится поднимать Свету и брать ее стоящей. Света постанывает. Тремя часами раньше я завалился к ней выпивший и долго лежал на диване, пока она меня не раздела и не сделала массаж, приговаривая: бедненький, ох ты, бедненький ты мой. Ее собачья покорность меня, конечно, тоже привлекала. Помимо внешности, само собой. Еще мне в ней нравилось то, что, без сомнения, было привито ей мужем, ну, или бывшим мужем, как вам угодно. Она всегда отменно и по часам готовила, в доме было чисто, и мои вещи были постоянно выглажены. Да, он тебя выдрессировал, говорил я ей временами, когда был не слишком уставшим для откровенных разговоров в постели, которые на самом-то деле утомительнее любого траха. Да, он меня выдрессировал, говорила она. Жалко, что мы не успели пожить подольше, внезапно думаю я. Всего-то пару месяцев. Я даже толком не знаю, развелась ли она со своим супругом официально. Да я, в общем, особо этим и не интересовался. Мне было удобно. Домой я приходил редко, трахал не только ее и жил так, как хотел. Ну, разве что раз в неделю выходил на денек в Национальную библиотеку порыться в трудах на тему ацтеков, которые (и труды, и ацтеки) должны были обеспечить мне кандидатскую диссертацию и довольно безбедное существование в институте, спонсируемом американцами.

Света особой изобретательностью в постели не отличалась, но мне все эти кульбиты и не были нужны. Меня возбуждал сам факт обладания телом. Сказать, что она была совершенством, значило польстить совершенству. Но я изменял ей потому, что, увы, я не моногамен.

– Я еле стою… – стонет она.

– Ну ты и вдул, – говорит она.

– Мой герой, – смеется она.

– Только предохраняйся, пожалуйста, – говорит она.

– Ну, когда ты не со мной.

– Я с тобой, – говорю я.

– Врун, – хихикает она.

– Не изменяй мне, – дышит она мне в шею.

– Пожалуйста.

– Ты же знаешь, я тебе не изменяю, – привычно вру я.

– Мммм, – говорит она.

Я самодовольно улыбаюсь и треплю ее по плечу. Внезапно в доме дают свет, и в квартире ярко вспыхивают все лампы. От неожиданности я падаю. Она властно берет меня за руку. Неожиданно властно для нее. Я морщусь, потом жалуюсь, наконец из моей груди с хрипом выходит стон. Я жмурюсь, потому что свет слепит меня, и прошу:

– Ну же, перестань, Света.

Она отвечает:

– Если бы Светлана могла сделать с вами хоть что-то, мой друг, это было бы чудо почище того, что случилось с Лазарем. Ведь Света мертва.

Я открываю глаза и вижу у своей постели высокого мужчину с умным лицом, чем-то смахивающим на доберманью морду. Он мягко улыбается мне, кивает, показывает документы, соболезнует и просит ответить на несколько формальных вопросов. После чего у меня учащается сердцебиение.

Ведь у него та же фамилия, что и у Светы.

– Судя по наличию в моих плечах двух пуль и отсутствию охраны, меня не обвиняют в убийстве, – шучу я.

– Все убийцы в дешевых, да и дорогих, детективах начинают разговор с полицией именно такой фразой, – шутит он.