Андрей Курков - Ночной молочник

Новость о том, что появились две новые кормилицы, немного успокоила Ирину. Страх или, скорее, – боязнь шумного скандала, все это осталось там, на лестничной площадке перед дверью.

– Молоденькие? – поинтересовалась Ирина, снимая пальто.

– Да, лет по двадцать! – ответила старушка своим обычным приветливым голосом. – Ну, иди, присаживайся, снимай лишнее!

Ирина прошла в маленькую комнатку. Расстегнула шерстяную красную кофточку, задрала лифчик, чтобы высвободить груди.

Услышала, как в соседней кухоньке-столовой струя воды в умывальник ударила. Поняла: Вера присоску для насосика моет.

Через пару минут зажужжал привычно насосик, и потекла в стеклянный приемник струйка Ирининого молока.

Левая грудь становилась все легче и легче. Еще немножко, и присоска «ляжет» на ее правый сосок.

– Поздно ты пришла, – вздохнула опять нянечка Вера. – Эти две кобылки, здоровые такие… Они всю овсянку съели. Там, на кухне, для тебя и нет ничего, чтобы поесть…

– Ничего страшного, – ответила Ирина. – Я в кафе зайду.

– Ты бы сначала к Нелле Игоревне зашла, – осторожно произнесла нянечка. – Чтоб та хоть увидела, что ты есть!

Упоминание о начальнице так напугало Ирину, что у нее сразу слезы на глазах выступили. Старушка это заметила. Сама перепугалась.

– Да не нужно! – махнула она рукой. – Я ей сама скажу, как увижу! Когда ты уже уйдешь…

Ирина посмотрела на нянечку с благодарностью. Старушка принесла из кухни мокрое вафельное полотенце, чтобы могла Ирина груди вытереть. Постояла рядом, пока Ирина в порядок себя приводила.

– Ты же еще придешь сегодня? – спросила.

Ирина кивнула. Набросила пальто и вышла.

Во дворе остановилась. Перевела дух. Прислушалась к своему телу, к груди. Привычка есть после сдачи молока дала о себе знать нарастающим чувством голода. Ирина вышла к дороге, всмотрелась в аллеи Мариинского парка, надеясь увидеть там Егора. Но аллеи были безлюдны. И тогда пошла она мимо Дома офицеров к гастроному, в котором плохой кофе «три в одном» дают. Решила там вареной колбасы купить и булочку, чтобы свой голод утолить. Вот поест она сначала, а потом все равно в парк пойдет гулять. Что ей еще в этом огромном городе делать? Ведь на весь город не наберется и десятка знакомых лиц, и из них только одно родное, которое действительно хочется увидеть.

Перекусив и выпив «плохого» кофе, который, тем не менее, ей нравился, отправилась Ирина в мариинский парк по аллеям бродить. Поначалу выискивала взглядом Егора, а потом перестала. Мысли у нее смешались с мечтами, и вышла она на смотровую площадку, с которой виден был замерзший Днепр и все левобережное Заднепровье. И показалось Ирине, что позади, за ее спиной, лес, горы и тишина, а только там, далеко впереди и внизу, люди живут. Живут себе, и никакого дела им до нее нет. Как-то по-другому они со своей жизнью справляются. Чем-то другим зарабатывают, не молоком. Может быть, с большей любовью, чем она, деток своих растят. Ну и что? Она, может, скоро и сама лучше и толковее жить научится. А может, ее кто-нибудь другой лучше жить научит. Может, даже Егор, который тоже сам себе хозяин и никакой помощи ни от кого для своего лучшего жизненного устройства не получал.

Стояла она так неподвижно, а метрах в ста от нее, за спиной, там, где железный заборчик перекрывал выход одной из аллей парка на площадку перед Парламентом, стоял Егор в длинном черном кожаном пальто на теплой подкладке. Стоял и смотрел издалека на Ирину. Его тонкие губы выражали горечь той мысли, что остановилась вдруг в голове и привлекла к себе его внимание. Рядом с ним, у самого заборчика, двое старичков-коммунистов держали транспарант против НАТО. Ему до них не было никакого дела. У этих старичков все враги – в парламенте, а он, Егор, за охрану парламента не отвечает. У парламента своя служба охраны, а у мариинского дворца – своя. И те и другие охранники знают друг друга в лицо. Иногда кивают друг другу, но дружбы между ними нет. И вражды нет. Просто каждый свою службу несет, как служебная собака. Одну смену несет, а две – отдыхает.

А время зимою быстро идет. И воздух зимний теряет свою прозрачность быстрее, чем осенью. Не заметила сначала Ирина, как огоньков на том берегу Днепра больше стало. А когда заметила, то на часы посмотрела. Опять к своему телу прислушалась. И поняла, что холодно ей, что тело ее в тепло хочет. А тепло ей сейчас только в одном месте доступно. Только тепло там не дармовое или родное, как дома, а как бы в обмен на молоко.