Александр Гаррос - Чучхе

Мыться я ездил к Коляну Тюряпину на Мосфильмовскую. С ним мы были знакомы с незапамятных времен, когда Колян еще жил у нас в городе и работал в тамошней ежедневке в отделе культуры — литературным и кинокритиком. Он был тогда умный и злой и непрестанно ныл по поводу неуклонной деградации российских культурных стандартов, цитируя анекдот про семью лилипутов, где мужчины каждого нового поколения женились на лилипутшах еще меньшего роста и давали еще меньшее потомство: «Мы же так до мышей дотрахаемся!» Но когда Колянова работа аналитика исчерпала себя за практически полным отсутствием объектов анализа (почти все, что писалось и в особенности снималось в России, было именно что «ниже всякой критики» — до мышей мы таки успешно дотрахались), он вдруг поднатужился и слинял в Москву. Где пристроился, разумеется, в глянцевый журнал.

(Сначала он, правда, пытался работать в крутейшем издательском доме «Доводы и события» — но не глянулся лично его биг-боссу, знаменитому Стрюкину. Знаменит оный медиамагнат был среди прочего своим кабинетом для приема посетителей, отделанным малахитом, где сам Стрюкин сидел не на стуле, не в кресле даже — а на ТРОНЕ. В другом помещении — с развешанными по стенам портретами царской фамилии — он регулярно устраивал обеды, блюда на которые доставлялись из близлежащего ресторана чуть ли не в серебряных судках. Приглашение либо неприглашение на эти обеды для функционеров издательского дома означало соответственно барскую милость либо скорое увольнение… Колян же угодил в опалу еще при самом первом разговоре с боссом, когда имел неосторожность без должной восторженности отозваться о каком-то фильме, который, как оказалось, Стрюкину нравился. С тех пор все без исключения тюряпинские тексты заворчивали — до тех пор, пока он не свалил по собственному желанию. Впрочем, глянцевая столичная пресса приютила Коляна.)

Теперь он получал полторы штуки баксов в месяц — причем вроде бы все за ту же культурную аналитику. Удивленный, я выпросил у Коляна пару номеров его «Relax’a» и полистал в своем подвале. Между «рекомендациями лондонских снобов, как завязывать бабочку» (Саша-бетонщик из Тирасполя заглядывает через плечо) и «двенадцатью способами сделать визитку модной» (шорох крыс за перегородкой) подборка, допустим, про современный бум российского кино (невиданные бюджеты! неслыханные гроссы!) смотрелась до странности уместно. Представляемые блокбастеры, по-видимому, являли собой все ту же не подлежащую оценке смесь колхозной корявости со вселенскими понтами — но и никакого анализа в Коляновом тексте не ночевало: состоял он из описания, пересказа и более-менее скрытой рекламы. Я чуть ли не с облегчением убедился, что ни ум, ни злоба не совместимы с этим городом, что на данном — культурном — поле аналитика давно отменена вместе с критерием качества. А что не может быть никакой культуры в отсутствие вертикальной иерархии и качественного ценза — так на эту тему мог буянить только какой-нибудь зануда-моралист Северин. Да и того уже давно закопали…

Звоня Коляну, я догадывался, что мне он не сильно обрадуется — но модус вивенди гастарбайтера-нелегала мало способствует деликатности. Еще меньше мои визиты вдохновляли, естественно, его жену-москвичку. Ледяные сквозные взгляды и нескрываемые брезгливые гримасы этой отмороженной девицы стали тем более понятны в свете Коляновой презентации старого приятеля (в интригующе-хоррорном тоне), фрагмент коей я случайно услышал через дверь ванной: «…Так он что, в дурке сидел?!» — «В тюремной дурке. ПБСТИН это называется. Психиатрическая больница специализированного типа с интенсивным наблюдением. Два года». — «И его просто так отпустили?» — «Ну, считается, что вылечили…»

Про этот ресторан «Пушкинъ» на Пушкинской даже анекдоты слагали. Вроде того, что приходит туда крутейший америкос. Сидит, ждет, когда обслужат, а на него никто внимания не обращает. Тогда американец хлопает по столу толстенным лопатником и кричит: «Официант! Плачу тысячу долларов за первое, две за второе и три за десерт!» Официант смотрит брезгливо и цедит: «Мы по полпорции не обслуживаем!» Не знаю, было ли это сочинено именно про данное конкретное заведение, но байка ему соответствовала. Даже по московским меркам ресторан считался исключительно дорогим и понтовым. Ко всему прочему тут традиционно столовались журналисты кремлевского пула и главреды приближенных к власти изданий.