Дмитрий Петров - Нелюдь

— Вот сейчас приедем, и вы сами все поймете. И заодно нам с женой объясните все, — ответил резко сидевший за рулем Геннадий Андреевич. Он вел машину сосредоточенно, не отрывая глаза от дороги. Вероятно, чувствовал, в каком находится состоянии, и не хотел рисковать.

— И Юле объясните, — продолжил он. — Потому что она сама ничего не понимает. Что произошло… — он неожиданно всхлипнул. Вот уж чего я от него никогда не ожидал. От этого негодяя… Но вместе с тем мне стало по-настоящему страшно за Юлю. Если уж эта гадина плачет, то дело нехорошо…

Что могло быть? Что могло случиться? Автомобильная катастрофа? Изнасилование? Что еще?

— Она твердит только, чтобы приехали вы, — произнес Геннадий Андреевич, смерив меня искоса ненавидящим взглядом. — Мы звонили вам все утро, но вы так и не соизволили поднять трубку.

— Но я же не знал, — машинально начал я оправдываться, но Геннадий Андреевич не стал меня слушать. Он был на самом деле вне себя. Губы его дрожали и были почти синего цвета — это оттого, что он их все время кусал.

Я понял, что он прекрасно знает, что произошло, просто не хочет об этом говорить. Может быть, он хочет, чтобы я посмотрел и сам сказал это…

Юля сидела в своей комнате на диване.

Когда я вошел к ней, она даже не подняла голову. Наверное, подумала, что это опять мать.

Но это была не мать, а я. Мать Юли, Людмила, действительно стояла за дверью, обмерев от всего того, что произошло.

— Она ослепла, — сказала она мне шепотом, как только я вошел в квартиру.

— Как ослепла? — не сразу даже понял я.

— Сейчас сам увидит, — сказал Геннадий Андреевич жене, входя в квартиру за мной следом. — Нечего вперед забегать…

И я увидел все это сам. Юля доверчиво подняла голову, когда я обнял ее за плечи, и я увидел все…

Юля не ослепла. Это совсем не то слово. У нее были вырезаны глаза. Оба глаза.

Еще два дня назад я видел их, они сверкали на лице Юли, они смотрели на меня, а теперь на их месте было два кроваво-красных углубления, лунки… Вместо Юлиных голубых глаз…

За что? Почему? И самое главное — кто?

Она была ослеплена. Я видел эти лунки, от которых сжималось сердце и слова застревали в горле. Видел запекшуюся кровь, тонкие прожилки на нежной коже. Это было невыносимо.

Ужаснее всего было то, что я на самом деле совсем недавно видел эти глаза на Юлином прелестном лице. А теперь вместо них на меня смотрели пустые беспомощные мертвые глазницы…

Я вышел из комнаты, сквозь зубы пробормотав что-то о том, что мне нужно поговорить с ее родителями и что все будет хорошо. Что могло быть теперь хорошо?

Просто я не мог пока что взять себя в руки и собраться с собственными чувствами. Ничего не мог сказать Юле. А она ждала от меня именно этого.

Выйдя из комнаты, я столкнулся взглядом с Геннадием Андреевичем и Людмилой, которые посмотрели на меня. Не знаю, на что они могли надеяться, но в их глазах я прочел надежду. Которая, конечно, тут же исчезла…

— Это уже не поправить? — спросила упавшим голосом Людмила.

— Зачем это было нужно? — как бы эхом отозвался Геннадий.

Несколько секунд я молчал, ничего не отвечая. Потом вспомнил о том, что нужно что-то сказать. Открыл рот, потом закрыл его. Глотнул воздуху. Это не помогло.

Дело в том, что я точно чувствовал, вернее, даже знал, если попробую сказать сейчас что-то, из этого все равно ничего не выйдет. Просто я завою, как волк. Или разрыдаюсь. А этого мне если и хотелось, во всяком случае, не здесь и не сейчас. Не потому, что я стеснялся этих двух людей. А из-за Юли, которая сидела одна в соседней комнате и прислушивалась. Из-за нее.

Потому что я любил Юлю.

Скелет любил романтику.

Тяга к головокружительным приключениям и борьбе за справедливость были ярко выраженными чертами его характера.

Еще в институте он больше всех стремился в строительные отряды летом, всегда был там заводилой и самым мужественным человеком. В студенческом общежитии он всегда висел на волоске из-за постоянных драк. Его могли отчислить почти каждый день.

И не потому он дрался, что просто кулаки чесались, а опять же из-за тяги к справедливости. Он не мог пропустить мимо себя хулигана, хама. Особенно не любил он грубости. Так что почти каждая дискотека в общежитии заканчивалась тем, что Скелет вел кого-то во двор и «разбирался» с парнем, грубившим девушкам и оскорблявшим общественный порядок.

А поскольку Скелет не понимал чувства меры, зачастую такие «разборки» заканчивались плачевно. Хулиган бывал жестоко избит железными кулаками разъяренного Скелета.