Дмитрий Петров - Нелюдь

Во всяком случае, до того дня у меня никогда не спрашивали о цене с таким брезгливым спокойствием. Меня даже это покоробило. Стало как-то оскорбительно.

«Вот ведь советская проклятая идеология, — подумал я в этом месте рассказа Людмилы. — Даже в проститутках сумела воспитать чувство человеческого достоинства… Подумайте, она оскорбилась таким вопросом… Да для любой девки в нормальной стране это совершенно закономерный вопрос, она с радостью тут же на него ответит. Значит, подумает, клиент хороший попался, понимающий проблему. А у нас всех приучили корчить из себя тургеневских барышень. Даже шлюха требует к себе „человеческого“ подхода. Фу-ты, ну ты, о цене ее даже не спроси, а то обидится…»

Но Людмила тут же, как будто услышала мой внутренний монолог, сказала:

— Я не обиделась бы на это, если бы не вся его манера держаться. Он как бы не видел во мне женщину… Разговаривал так, как будто я бревно бесчувственное.

— А как вас зовут? — спросила я его тогда, надеясь хоть таким образом как-то установить с ним человеческие отношения.

— Зови меня Гена, — ответил он и усмехнулся. — Разрешаю.

Я тоже представилась, но он как бы пропустил это мимо ушей.

— Значит так, — сказал он. — Через двадцать пять минут я выйду отсюда. А ты выходи следом за мной. Только чтоб никто не догадался, ладно? А то мне не хочется, чтобы мои товарищи видели, как мы с тобой познакомились.

— Мы же уже танцуем, — обескураженно возразила я, но Гена сказал:

— Это совсем не то… Танцевать в ресторане можно, а вот то… Другое… Это уже нехорошо, это относится к моральному облику… так договорились?

Я пожала плечами, давая понять тем самым, что не слишком-то и рвусь к нему в объятия, но тогда он испытующе посмотрел на меня и добавил:

— Я тебе хорошо заплачу… Останешься довольна, обещаю.

Моя подружка разволновалась, когда я рассказала ей, вернувшись к столику, о нашем разговоре. Глаза ее сделались круглыми и она прошептала:

— Может, это маньяк какой-нибудь? — Но мне показалось, что ничего страшного не будет. Будет только противно. Уж больно мужичонка был какой-то странный и неинтересный. А впрочем, чего не сделаешь ради хороших денег?

— Ты и сейчас так считаешь? — спросил я Людмилу в этом месте.

— Как? — не поняла она сразу.

— Ну, ты и сейчас считаешь, что чего не сделаешь ради денег, как ты только что сказала? — уточнил я. Мне стал интересен ее облик.

— Не знаю, — ответила она спокойно. — Сейчас у меня есть деньги, так что этот вопрос перестал меня волновать. Сейчас я ничего не делаю ради денег.

— Понятно, — констатировал я, так ничего от нее и не добившись.

— Все так и произошло, как он сказал, — продолжила Людмила. — Через полчаса Гена попрощался со своими товарищами и пошел к выходу. Пошла и я. Еще помню, что на ходу кивнула нашим парням, сидевшим у входа. Показала им, что все в порядке.

Мы сели в такси и поехали домой к Гене. Он жил в однокомнатной квартире на окраине. Ржевка-Пороховые. Это тогда, в восьмидесятом, было очень дальней окраиной.

Квартирка оказалась довольно неухоженная, и я сразу поняла, что он живет один. Холостой мужчина оказался.

Он приготовил кофе и поставил передо мной чашечку. Потом развалился в кресле и начал задумчиво:

— Ну, ладно, зачем попусту время терять? Раздевайся.

Я хотела ответить ему, что хотела бы сначала выпить кофе и получить деньги вперед, но не решилась. Он был довольно солидным мужчиной. Я сумела оценить его хороший костюм и особенно — ботинки «Саламандра». Это тогда было как бы маркой, отличительной чертой солидного человека.

Поэтому я не стала спорить, а тут же, встав перед ним, разделась. Сняла с себя все и дала ему рассмотреть свое тело. А тело мое в те годы было отличное. Отменное, я бы сказала… Не зря оно меня кормило тогда.

Все клиенты восхищались, когда я раздевалась перед ними. Один грузин все кричал, что нужно меня на Запад отпустить, чтобы я там в ночных варьете танцевала.

— Ты и сейчас отлично выглядишь, — сказал я, не делая при этом пустого комплимента. Людмила и вправду выглядела замечательно. Совсем не так, наверное, как в восьмидесятом году, но все же… Для тридцати пяти лет она сохранилась блестяще…

— Спасибо, дорогой, — ласково и небрежно бросила Людмила. — Так вот, это был самый странный вечер в моей жизни… Я разделась и просто ждала от него ну пусть не восхищенных криков, и не кавказского пощелкивания языком, но хоть каких-то слов. Хотя бы возбужденного взгляда…