Кристиан Мёрк - Дорогой Джим

Однако даже окончательно утратив какое-либо представление о реальности, я тем не менее понимала, что дело тут не только в чисто физических ощущениях.

Потому что он делал все, чтобы соблазнить меня. А я охотно позволила ему сделать это. Конечно, у меня и до Финбара были мужчины. И конечно, встречались среди них и такие, которые были и милы, и добры, а кроме того, достаточно искусны в ласках, так что я и теперь иногда вспыхивала, как маков цвет, вспоминая, что они вытворяли со мной. Но Джим, похоже, вовсе не был озабочен тем, чтобы доказать свое право называться мужчиной и кончить в рекордно короткие сроки, испустив при этом громкий вопль, как это делали почти все мои приятели. Нет, он был непредсказуем — и это одновременно раздражало и заводило меня. Страсть, которую я чувствовала в нем, скрывалась где-то глубоко под маской искушенного и опытного любовника и находилась вне пределов досягаемости. Каждый раз, когда мы кончали, у меня возникало чувство, будто он в очередной раз проскользнул у меня между пальцев, — именно это и уязвляло меня сильнее всего, и возбуждало одновременно, так что еще не успев перевести дух, я уже снова хотела его. Я отдала ему всю себя без остатка, а он по-прежнему оставался для меня человеком-невидимкой. Душа его была для меня закрыта. Теперь, вспоминая об этом, я все чаще думаю, что это справедливо, потому что даже та малость, что открылась мне, вознесла меня на такую высоту, где я могла свободно парить над миром. Готова спорить: что-то большее могло бы попросту прикончить меня.

Прошло, наверное, часов пять, а то и больше, прежде чем я снова обрела способность соображать.

Я лежала на полу, прижавшись щекой к восхитительно гладкой, лишенной каких-либо следов растительности груди Джима, и мечтала о сигарете, которой у меня не было. Он снова как будто прочитал мои мысли, потому что, потянувшись к своей куртке, порылся в кармане и выудил оттуда пару сигарет. Какое-то время мы лежали не двигаясь, молча следя за кольцами дыма, поднимавшимися к потолку, — лежали до тех пор, пока пронзительные крики чаек за окном не возвестили о том, что скоро начнет светать.

— Как его зовут? — коротко спросил Джим, снова обхватив меня одной рукой и прижимая к себе.

— О ком ты? — переспросила я, уже догадываясь, кого он имеет в виду. Потому что мой мобильник верещал и трясся, как припадочный. Объяснить, почему я не брала трубку, будет чертовски трудно. Вряд ли ложь, какой бы искусной она ни была, сможет выручить меня на этот раз.

— Тебе совершенно не обязательно рассказывать ему об этом… — Легкая улыбка появилась на губах Джима, смягчив цинизм этих слов.

— Господи… Да ведь об этом уже знает каждая собака в городе — до самого Бэнтри! — ахнула я. — Все видели, как мы вышли вместе. Ты шутишь или как?

Он ухмыльнулся, рука его коснулась внутренней поверхности моего бедра.

— Ну, тогда не рассказывай ему всего, — предложил он.

— Ни за что! — пообещала я, чувствуя, как его рука поползла выше.

Он натягивал джинсы, когда солнце, высоко стоявшее над головой, напомнило мне, что я безнадежно опоздала на урок.

Я сидела на стуле, делая вид, что просматриваю школьные задания. Однако вчерашняя легенда, которую рассказывал Джим, упорно не шла у меня из головы.

— Так что же, в конце концов, случилось с твоим оборотнем? — поинтересовалась я, успев заметить татуировку на его левой руке, которая в следующее мгновение спряталась под майкой. Она смахивала на какой-то символ, а понизу шли тщательно выведенные буквы. Все это время я до такой степени увлеклась изучением остальных частей его тела, что не обратила на нее внимания. Но что-то подсказывало мне, что вряд ли она посвящалась любимой мамочке.

— Оуэн — не оборотень, — отрезал Джим, мгновенно став серьезным. — У него не было возможности вновь стать человеком. И он не превращался в волка, чуть только на небе появлялась полная луна. — Мне показалось, Джим даже слегка обиделся. — Небось начиталась комиксов — всей этой чуши насчет серебряных пуль и прочей ерунды. Нет, Оуэн стал волком — таким же волком, как и те звери, на которых он прежде охотился. Волком, который был и жертвой и охотником одновременно. И так должно оставаться до тех пор, пока он не встретит кого-то, кому отдаст свое сердце.

— И ему это удастся? — с замиранием сердца спросила я. Мне почему-то отчаянно хотелось, чтобы у волка все сложилось удачно. Почему? Сама не знаю. Может, потому, что он очень одинок в своем лесу — во всяком случае, так можно было понять со слов Джима.