Кристиан Мёрк - Дорогой Джим

Но одно я обещаю тебе твердо: я буду писать до тех пор, пока моя рука не потеряет способность выводить буквы. Ей придется вырвать эту ручку из моих пальцев, чтобы помешать мне это сделать, а это будет нелегко, потому что у меня есть отвертка, верно? Поэтому, если хочешь, делай для себя пометки, ведь мои записи могут оказаться беспорядочными — даже при том, что мне очень хочется рассказать обо всем именно в том порядке, как все произошло. Мы никогда не встретимся, ты и я, но для меня очень важно знать, что ты мне веришь. Поверь. Это так. Просто потерпи немного… Не спеши, хорошо? Я справлюсь, обещаю тебе. Я расскажу тебе обо всем.

Но об одном ты должен узнать прямо сейчас — просто для того, чтобы ты не заблуждался, считая нас невинными овечками. Невинными! Только дети, с чьих губ еще не слетела их первая ложь, имеют право считаться невинными.

Тетушка Мойра была права в одном.

Мы — убийцы, и это так же верно, как то, что моя рука сейчас дрожит, выводя каракули в этой записной книжке. А поскольку убийство — грех, а я нисколечко не верю, что буду когда-нибудь гореть в адском огне, то с чистой совестью могу сказать — я ни одной минуты не сожалею о том, что сделала. И никогда не пожалею. Есть смерти добрые и дурные, как есть невинные люди и те, которых нужно убить. У нас в свое время был выбор, я потом расскажу тебе об этом. Только трусы да слюнтяи, когда их схватят за руку, тут же принимаются ныть и рассказывать дурацкие сказки насчет того, как они будто бы стали «орудием Господа» или «самой судьбы». Нет, орудием в наших руках была добрая сталь, а после мы вытерли руки о траву, чтобы стереть с них кровь. И нас потом не мучила бессонница — можешь мне поверить, это так. Ах, прости, я опять забегаю вперед. Читай терпеливо — и может быть, ты поймешь, как подобные противоречия могут мирно уживаться в душе одного человека, да еще такого, чьей главной заботой до недавнего времени было жить самой что ни на есть обычной жизнью. Но это было до того, как в нее вошел Джим.

Поскольку мы уже немного с тобой знакомы, думаю, будет только справедливо, если я признаюсь тебе кое в чем. Правда, это трудно… куда труднее, чем объявить о том, что мы — убийцы.

Так вот, это все моя вина. Это я виновата во всем.

Начнем с того, что если бы я в тот день не заметила симпатичного молодого человека, такого невероятно сексуального на этом своем мотоцикле, мы бы до сих пор спокойно спали бы по ночам в своих постелях… в своем доме в графстве Корк. Но стоило мне только встретиться с ним взглядом, как я тут же утонула в темном омуте его глаз… теперь я уже даже не помню, что почувствовала тогда. Это ощущение… о таком я прежде только читала в книгах. Мне доводилось слышать, что опиум обладает такими же свойствами, только это было гораздо сильнее. Когда он посмотрел на меня, я почувствовала одновременно испуг и невероятное облегчение. Думаю, одно то, что даже сейчас я не в состоянии толково объяснить, что я тогда ощутила, уже само говорит за себя.

Потому что Джиму, несомненно, было в высшей степени свойственно то, чему и названия-то нет. Окружавшая его аура будила в душе чувство, представить которое можно только если взять гнев, погибель и соблазн и смешать все это воедино.

И он действительно ввел меня в соблазн… ввел в соблазн нас всех.

Видишь ли, от всего этого изначально веяло чем-то порочным. Ну почему… почему я тогда не проехала мимо? Это уж тебе судить. Так что возьми стул, садись и попытайся помочь мне разобраться во всем. Потому что — Бог свидетель — я до сих пор не понимаю, как это произошло.

Это случилось почти три года назад, в нашем доме в Каслтаунбире. Кажется, в мае. Небо в тот день было чистым, ни облачка — и вдруг я заметила фигуру, склонившуюся над поломанным кроваво-красным «винсент-кометом» 1950 года, мотоциклом, о котором можно только мечтать. Только вот мужчина, разглядывая его, тихонько ругался сквозь зубы. Я ехала на велосипеде, увидев его, чуть сбросила скорость — клянусь, мне даже не пришло в голову, что он меня заметит. Но он вдруг обернулся и уставился на меня. Кроме нас двоих, на узкой улочке не было ни души.

Этот его взгляд… я не забуду его до конца своих дней. Этим взглядом он вскрыл меня, точно сейф, и выпотрошил. Украл мою душу.

Первое, что я услышала от него, было:

— Как вы думаете, эта штука достаточно большая, чтобы выдержать двоих?

Нет, конечно, это было адресовано не мне, а бесстыдно громадному, размером с добрую яхту, желтому «БМВ», едва не задевшему его, когда автомобиль с ревом пронесся по узкой улочке в двух шагах от церкви. Сидевший за рулем турист, чьи номера на машине ясно говорили о том, что он и его увешанная сверкающими побрякушками подружка прибыли из страны с правосторонним движением, притормозив, остановился и высунулся в окно. Грубостью водила мог бы заткнуть за пояс дюжину мясников. Здоровенные бугры мышц, вздувавшиеся у него на руках, когда он небрежно вертел руль, могли заставить задуматься любого, кто не ищет приключений на свою задницу. На запястье здоровяка блеснули устрашающих размеров часы, какие обычно носят дайверы, — разглядывая их, я невольно прикинула, что подобной игрушкой можно пустить ко дну даже «Бисмарка». [9] «Бисмарк» — линейный корабль германского военного флота, один из самых известных кораблей Второй мировой войны. Во время своего единственного похода в мае 1941 г. потопил в Датском проливе британский флагман, линейный крейсер «Худ» ( англ . HMS Hood). Начавшаяся после этого охота британского флота за «Бисмарком» трое суток спустя закончилась его потоплением.