Лоренсо Сильва - Нетерпеливый алхимик

— Ты меня хорошо слышишь? Если плохо, то посигналь, — раздавшийся в наушниках голос Чаморро вырвал меня из плена осенних грез. Связь работала безукоризненно, и я не стал нажимать на клаксон, давая ей возможность уверенно войти в ресторан.

С этого мгновенья начинались сложности для нас обоих. Для нее они были сопряжены с ответственностью за несение на своих плечах всей тяжести спектакля одного актера, а для меня — с невозможностью вмешаться и прийти ей на помощь. Немного погодя до меня долетели услужливые слова метрдотеля, который поздоровался с Чаморро и, после того как она назвала Альваро Руиса-Кастресану, на чье имя был зарезервирован столик, подтвердил заказ и пригласил ее следовать за ним. Устроившись, Чаморро попросила воды и прошипела в микрофон:

— Пока все чисто. Здесь очень мило. Всего восемь, нет, девять столиков.

Сидя в засаде, я приготовился к тому, что с каждым движением минутной стрелки будет возрастать наше нервное напряжение, но в тот вечер Салдивар против обыкновения приехал раньше, чем обычно. Без пятнадцати десять его машина остановилась у дверей ресторана, и объект нашего внимания вошел в заведение с непринужденностью небожителя — неотъемлемое свойство тех, кому не надо заботиться о парковке, поскольку, куда бы они ни пошли, их сопровождает целый выводок лакеев. Через несколько секунд последовали комментарии Чаморро:

— Он здесь. Приступаю к исполнению миссии, возложенной на меня принадлежностью к женскому полу.

Подпущенная шпилька показалась мне злонамеренным и нечестным выпадом, так как я не мог ответить. Мне оставалось только напрячь слух, чтобы разобрать ее слова в общем гуле голосов, стука приборов и мелодичного звона бокалов. Это продолжалось минут пятнадцать-двадцать. К Чаморро опять подошел метрдотель и любезно осведомился, не желает ли она заказать что-нибудь еще или будет ждать своего кавалера.

— Благодарю вас, я подожду, — ответила моя помощница. — Должно быть, его задержали какие-нибудь дела.

Наконец по наушникам распространился мощный рокот звуковых волн, и меня бросило в жар: я услышал то, чего так ждал и боялся:

— Извините, сеньорита.

— Да? — ответила моя помощница, и это была уже совсем другая, незнакомая мне Чаморро.

— Вижу, вы собираетесь поужинать в одиночестве.

— Боюсь, вы правы, если я вообще не уйду домой. Заставить женщину ждать сорок пять минут — превосходит все приличия, не правда ли? — проворковала она с очаровательной наивностью.

— Не могу не согласиться, — неторопливо ответил Салдивар. — А я вот смотрел на вас и думал, не будет ли грубым попранием приличий, если некий старец попытается воспрепятствовать велению судьбы, обрекшей такую прелестную даму, как вы, на суровое одиночество в разгар вечера.

Наушники заполонил поток липкой патоки и потек прямо мне в уши — пришлось запустить туда мизинец и хорошенько их прочистить. Так вот какую систему обольщения практиковал Салдивар! Назвать ее старомодной — значит ничего не сказать. От нее веяло прямо-таки силурийским периодом. [67] Силурийский период соответствует третьему периоду палеозойской эры геологической истории. Началась 435 млн. лет назад, длительность 30 млн. лет. За словами потасканного дон-жуана последовала долгая тишина. Интересно, как отнеслась к нему Чаморро? Скорее всего, у нее в мозгах произошло что-то вроде короткого замыкания или она пыталась расшифровать велеречивые недомолвки Салдивара. Наконец она пришла в себя и ответила:

— А где же прячется этот сердобольный старец, позвольте узнать?

Простенько и со вкусом — прямо в яблочко. Браво, Чаморро! Салдивар растаял:

— Могу я надеяться, что вас не испугает идея поужинать вместе?

— Почему бы нет? — ответила Чаморро, поколебавшись ровно столько, сколько требовал ресторанный этикет.

Раздался шум передвигаемых стульев. Чаморро пересаживалась за столик властителя женских сердец, без сомнения куда более привлекательный, чем тот, который отвели не существующему в природе Альваро Руису-Кастресану. Последний скрип, и из уст моей помощницы выпорхнуло нежное «благодарю». Судя по всему, Салдивар сам подставлял стулья под задницы своих дам.

— Почему вы ужинаете один? — начала беседу Чаморро, ловко мешая беззастенчивость с обезоруживающей наивностью.

— Тому, кто всегда один, не с кем разделить ужин, — ответил Салдивар с горьким придыханием. — Однако не надо меня жалеть — часто я сам призываю одиночество. Хотя порой его полезно нарушать ради общества прелестной женщины.