Николай Волынский - Год беспощадного солнца

– Очень важно. Мне больше нравится общаться с людьми, а не с функциями, пусть они даже в белых халатах. Вот что: тут неподалеку обнаружился ваш пациент. Бездомную собаку машина придавила.

– И что вы хотите?

– Послушайте, коллега! – с тихой злобой выговорил Мышкин. – Вы меня действительно не поняли или русский язык до сих пор не выучили? Чего можно хотеть с такой травмой? Не знаете? Отвечаю: врача можно хотеть. Хирурга. И очень сильно. Я понятно высказался? Или перевести на армянский?

Ветеринар покраснел, яростно поиграл желваками челюстей и даже прикрыл на несколько секунд глаза. «Йога из себя изображает, мизерабль чернозадый!» – подумал Мышкин.

– Вы сказали понятней некуда, – с еще большим холодом произнес ветеринар. – И вы угадали. Я, действительно, родился в Армении. Но живу здесь двадцать восемь лет. У меня двое детей. И я до сих полагал, что мой русский язык понять можно. Наверное, я ошибался.

Мышкин смутился и тоже покраснел: он оценил точность и изящество ответного удара.

– Извините, Карен! – проворчал он. – Не хотел вас обидеть. Взвинчен немного. И не научился управлять собой… как вы. И все же настаиваю: нужна срочная госпитализация.

– Собаке? У нас нет ургентной помощи. Только в больницах для человека есть.

– А что, собака не человек? – прорычал Дмитрий Евграфович.

– Конечно, не человек! – отрезал ветеринар. – Собака лучше человека.

– Тогда… – удивился Мышкин. – Тогда почему вы отказываетесь помочь?

– Ничего я не отказываюсь, понятно, да? Говорю, что не знаю, как ее сюда доставить. Хоть я и лицо кавказской национальности, но машины у меня нет.

– У меня есть!

Пока Мышкин ездил, Марина успела послать мальчишку в ближайший хозмаг, откуда он притащил кухонную клеенку в огромных красных цветах. Клеенку расстелили на заднем сиденье волги. Врач натянул резиновые перчатки, сверкнувшие свежим тальком, осторожно поднял пса, и, придерживая его внутренности, аккуратно положил в машину. Открыл свой чемоданчик к большим красным крестом на крышке, извлек шприц и ампулу.

– Противошоковое, – обронил он, нашел на лапе собаки тонкую, почти невидимую артерию и медленно ввел лекарство.

Мышкин и Марина переглянулись.

– Ювелирная работа, – признал Дмитрий Евграфович.

Ветеринар отмахнулся.

Когда Мышкин сел за руль, заволновался товарищ спаниеля, заскулил и ткнулся носом в ладонь Марины.

– Нельзя его бросать, – сказала она. – Смотрите, как волнуется.

– Страдает, – кивнул Карен. – Не возражаете? – спросил он Мышкина.

Пострадавшего сразу внесли в операционную. Приятель попытался юркнуть вслед за врачами, но Карен успел закрыть белую стеклянную дверь перед самым его носом. Пес тоненько заскулил, жалобно заглядывая Марине в глаза.

– Послушай, – сказала она псу. – Ты должен понять: здесь больница. Молчи, иначе тебя выгонят. И меня с тобой. И правильно сделают: мешаешь врачам работать. Правда, доктор?

– Конечно, правда! – подтвердил Карен.

Пес раздраженно зыркнул на него, потом вопросительно на Марину, проворчал что-то и с шумом залез под скамью. Устроившись там, свесил лиловый язык и с важным видом запыхтел.

– Что с ними дальше будет? – спросил Мышкин ветеринара.

– А вы не хотите взять собачку? – поднял на него глаза Карен.

Сокрушенно вздохнув, Дмитрий Евграфович развел руками.

– С детства хочу собаку. Но такая ответственность… при моем образе жизни… Ее не только кормить и выводить надо. Надо с ней общаться, разговаривать, спорить, играть, читать ей книги, петь дуэтом, учить службе, возить на природу… А я домой прихожу к ночи, а то и по нескольку дней меня нет. Вот скоро ехать в Австрию, на конгресс, это вообще на полтора месяца.

– Сейчас гостиницы есть для собак, – сказал Карен. – Удобно, такого раньше не было.

– Да, гостиницы… Зачем собаке такой хозяин, если ей всю жизнь придется провести в гостинице?

– Вы совершенно правы, коллега… Можно к вам так обращаться?

– Почту за честь.

– Выживет?

– Не знаю, я не хирург. Зато знаю, чем собака отличается от клеветы.

– От чего? – не понял Мышкин.

– От клеветы. От лживых обвинений.

– И чем же? – заинтересовался Мышкин.

– У собаки только девять жизней.

– Карен! – послышался из операционной недовольный женский голос. – Хватит лясы точить, наркоз давать надо!